1 ...6 7 8 10 11 12 ...21 Вышел на берег, позвал их. Кобель так и сидел в отдалении, только хвостом возил по снегу, а сучка носилась по самому краю заберега, взвизгивала, радостно лаяла, но прыгнуть в студёную воду не решалась.
Вернулся к зимовью, развёл костёр и повесил над пламенем закопченное ведро, стал варить собакам кашу.
– Уж на кашу-то вы переплывёте, ни куда не денетесь.
Специально громко брякал деревянной лопаткой о ведро, помешивая кашу. Но собаки лишь лаяли, выли, убегали по заберегу далеко вниз, проверяя, нет ли там перехода, возвращались назад и снова лаяли. Разлил ароматную кашу по кастрюлям и вынес на берег, поставил на виду. Снова посвистел, позвал собак.
– Да идите вы к чёрту! Жрать захотите, – переплывёте.
Ушёл в зимовьё. На нарах лежала рубаха, испорченная медведем. Уже в который раз взял её в руки, стал рассматривать. Рубаха хорошая, не старая ещё. И ткань добрая, – фланель, тёплая ткань. Можно бы и стянуть края, но тогда образуется рубец, да и возиться с иголкой совсем не хотелось.
– А-а, не бедствуем. Катерина новую купит. Для неё забава какие-то обновки покупать.
Ножом пластанул по вороту, а потом с треском разодрал рубаху надвое. Одну половину сунул здесь же, на нары, – пойдет соболей обезжиривать, другую повесил на стену возле печки, – на прихватки. Снова вышел посмотреть: не переплыли?
Нет. Собаки сидели друг подле друга и наблюдали, как две сойки торопливо, опасливо озираясь по сторонам, едят их кашу. На тальниковом кусту прыгала и стрекотала сорока, она тоже нацелилась на дармовое угощение, но ещё не решилась окончательно, не была уверена в полной безопасности, ожидала результата бесцеремонной наглости соек. Но теперь, когда даже появление охотника не спугнуло их, она тоже подлетела ближе и вышагивала по снегу в каких-то нескольких метрах от собачьих чашек.
Сука снова носилась по заберегу, припадала на передние ноги к самой кромке, к самой воде. Казалось, она вот-вот прыгнет, бросится в этот стылый поток, но она снова отскакивала, садилась на хвост и начинала выть. Вой получался жалобный, унылый, уплывал по безмолвной тайге далеко, далеко и замирал там, в распадках каким-то болезненным стоном.
– О, господи…. Что же я поделаю-то? Была бы хоть лодка.
***
Катерина умерла внезапно, неожиданно. Ковырялась на весенних грядках и присела. Он тут же, рядом, с лопатой. Улыбается, на него смотрит, словно обрадовалась, словно после промысла встречать вышла, лицом просветлела. А сама за грудь держится, ты, говорит, Теря, сам покидай самена-то. Сам, ничего, что не ровно, – вырастет, морква, она не привередная, – вырастет.
Витька один приехал, а Галинка с мужем. Зять серьёзный, упитанный, Галинка сказала, что он на должности. И имя у него самое, что ни наесть серьёзное, – Иван. Правда, как определил сосед, однорукий Фёдор, – так и хочется добавить отчество, больно уж взгляд у него взыскательный.
На поминки не остались. Витька буркнул, что дома помянет, а Галинка про билеты всё, про билеты. Да и, правда, Иван так ловко билеты взял, что прямо с автобуса и на поезд, совсем недолго ждать. Уехали.
Перед автобусом Галинка, что к чему, обняла отца и в ухо ему:
– Не любил ты меня, папка. Может и любил, как-то по своему, но не показывал. Нет, не показывал, а так хотелось.
У Терентия аж ноги ослабли: как же не любил-то, как же. Оказывается, свою любовь, свою нежность и преданность надо показывать. Оказывается недостаточно просто добрых слов, просто нежных взглядов, просто отцовских предостережений. Вот тебе и раз. Может и Витька бычится и молчит, что тоже в обиде барахтается, может и его не долюбили, не донежили. Может и права Галинка.
На поминках сидели сосед, однорукий, со своей Марией, да копальщики, трое парней, которых Терентий нанимал могилу копать. Ну, и сам.
Уже сколько лет прошло, Галинка ни разу не приезжала, хоть бы на могилку к матери. Нет, не была. Письмо однажды прислала. Сообщала, что внучке уж четыре годика. Карточку там же, в письме прислала. Красивая девочка, с бантиком. Написала, что в деревню приехать не могут, больно уж здесь комары злые, ребёнку вредно. Глупая эта Галинка, как была растютёха, так и осталась, – обратный адрес написать забыла.
***
Собаки так и сидели там, на той стороне реки, на забереге. Иногда начинали взлаивать, но всё реже. Приходя вечером с путиков, Терентий спешил на берег, прихватив с собой пару промороженных беличьих тушек. Он выходил на заберег, подбирался как можно ближе к краю, к воде, рискуя провалиться, молодой ледок трещал и прогибался под ним. Терентий размахивался и кидал тушки собакам, но они не долетали, с брызгами падали в воду и не тонули, плыли по течению, долго отсвечивая розовым мясом в тёмной, вечерней воде. Собаки ещё какое-то время провожали подачку, сгорбившись шагали вслед за течением, потом снова возвращались и, ослабленные, ложились прямо на лёд, напротив растерянного хозяина.
Читать дальше