Константин Широков - Не оставляя

Отец в связи с моим уже скорым отъездом к ней часто вспоминал её и, конечно, не упускал случая напомнить мне как следует вести себя вдали от дома и что мне вообще позволено в гостях. Он почему-то полагал, что по приезду я сразу же займусь битьём стёкол и витражей в окрестных домах, наводя первобытный ужас на мирных обывателей. Или начну выяснять отношения с местными хулиганами и непременно подерусь… или же, чего доброго, напротив, сдружусь с ними, что также не входило в его планы. И я, слушая его наставления и участившиеся спичи о тётушке, особенно о её особом педагогическом даре и неиссякаемом терпении, и то, что в своём заведении она практикует необычайно действенную систему воспитания, которая, как подчёркивалось высокими нотками в голосе отца, весьма полезна была бы и мне, вдруг поймал себя, что, несмотря на предвкушение приятного южного времяпровождения, почему-то начинаю испытывать неуверенность и даже некоторую робость перед самой встречей со своей далёкой родственницей. Невольно я начинал представлять, как моя добрая и, несомненно, всей душой любящая меня тётя сразу же мягко и в то же время непререкаемо и властно ограничит мою свободу и с неумолимой методичностью начнёт повышать мой общеобразовательный уровень до недостижимых высот её образцово-показательного заведения.

К тому же выяснилось, что отец уже успел сообщить ей о моём неожиданном фиаско на вступительных экзаменах, чем наверняка решительно настроил её заняться ревизией моих школьных знаний, а попутно навсегда воодушевил на бескомпромиссную борьбу со всеми моими недостатками и пороками, которые, воображал я с незаметно всплывшим сарказмом, конечно, уже обнаружены ею за тысячу с лишним километров.

Как бы там ни было, я стал собираться в дорогу, уже зная, что тётя с нетерпением ожидает моего приезда и, вероятно, во всеоружии готова встречать единственного племянника в своём далёком южном городке.

Собирался я недолго. Самые необходимые вещи легко уместились в моей большой спортивной сумке, где вскоре так же легко нашлось место и для увесистого подарка – альбома цветных репродукций средневековой итальянской живописи, который мы с отцом присмотрели в книжном магазине. Тётушка, по словам отца, всю жизнь увлекалась собиранием такого рода книг.

Изумительно роскошный альбом, обёрнутый золотистой подарочной бумагой и перевязанный яркой пурпурной лентой, мне полагалось торжественно вручить с краткой умной речью, которую, по замыслу отца, я должен был придумать экспромтом, чтобы показать ей, что ещё не всё так безнадёжно со мной.

Конечно, не скрою, я испытывал тихую радость, живо представляя, что скоро буду там, где растут кипарисы, кричат чайки, а тёплое ласковое море с самого утра призывно манит на золотой песок пляжа. Но сама мысль, что за мной, судя по всему, будет весьма бдительный присмотр, несколько сдерживало от открытого выражения восторга. Эта мысль сразу же вступала в противоречие с видами на предстоящий отдых, совсем не вписываясь в красивое южное кино, единственным режиссёром которого я видел только себя.

Скорее всего, именно поэтому, когда уже из окна вагона я смотрел на сдвинувшееся и плавно отъезжающее здание вокзала и удаляющуюся фигуру отца, долго махавшего на перроне зажатой в руке газетой, и на следующий день, когда примелькался однообразный ландшафт южных степей, так назойливо всплывала картинка, будто неторопливая очень властная и выразительная пожилая дама, чем-то, может быть, и напоминающая мою тётушку, в задумчивости сидит в методическом кабинете своего образцового заведения и весьма тщательно и скрупулёзно составляет развёрнутый до мелочных подпунктов подробнейший план моего пребывания у неё в гостях. Или же, как она уже на скамье перрона небольшого провинциального вокзала под палящими лучами южного солнца, обливаясь ручьями горячего пота, с завидным вдохновением дополняет всё тот же дотошно-въедливый план, чтобы ещё разнообразнее и с большей пользой занять досуг своего незаметно выросшего племянника, который между тем уже переминается с ноги на ногу за её спиной, от робости забыв свою тщательно подготовленную и выученную наизусть речь и не знает, как себя обнаружить и по возможности представить.

Но в действительности, несмотря ни на что, несмотря даже на минутные сомнения, мелькавшие в моём сознании в виде пугающих картинок, родная тётя предстала именно такой, какой и была в моих представлениях, учитывая, прежде всего, непередаваемый шарм всё тех же пожелтевших фотографий.