Сабахаттин Али - Избранное

Шахенде-ханым по-прежнему обходила соседей и занималась болтовней и развлечениями. Она бывала даже в доме Хильми-бея, хотя между ними пробежал холодок, но никогда не заикалась о том, что Муаззез обещана другому. Зато в других домах она говорила: «Я не знаю, мы еще не решили, но, говорят, зять очень богат… И чист, как ангел!» Она не ограничивалась похвалами в адрес Али и, называя его зятем, давала понять, что сватовство уже порядком продвинулось вперед.

Но ума у нее ни на что не хватало, а Саляхаттин-бей и Юсуф все эти дни были заняты только собой, и никаких приготовлений к обручению не делалось.

Больше всего такое положение мучило Муаззез, которая не понимала, что происходит и как собираются с ней поступить. Каждое утро и каждый вечер она принимала решение поговорить с Юсуфом с глазу на глаз, но это ей все никак не удавалось: то у нее самой недоставало смелости, то Юсуф, придя домой полумертвый от усталости, сразу же валился в постель. Несколько раз, когда отца с матерью не было дома, она ждала Юсуфа допоздна и однажды, выйдя ему навстречу, даже начала было:

— Юсуф, брат…

Но Юсуф тут же оборвал ее:

— Ты еще не ложилась, Муаззез? Кто же выходит зимой так легко одетый в прихожую? Скорей в постель, я тоже сегодня очень устал и сейчас лягу!

И, не дожидаясь ее ответа, он пошел к себе.

Первое время Муаззез была вне себя от гнева, она даже возненавидела Юсуфа, но постепенно ее злость превратилась в глубокую печаль, а в последнее время она стала бояться его. Нет, Юсуф вовсе не был спокоен, как это казалось. Однажды вечером, строго оборвав начавшийся было разговор, он вдруг протянул руку и погладил Муаззез по щеке. Она заметила, что рука его дрожала, как у больного лихорадкой. Иногда он слушал ее, не перебивая, минут десять и больше, в его глазах светилось понимание и даже ответное чувство, но как только она переставала говорить, он, точно очнувшись от сна, отделывался сухим, холодным, ничего не значащим ответом и тотчас же удалялся.

От этого Муаззез впадала в еще большее уныние. Проводя целые дни одна в пустом доме, она привыкла говорить сама с собой. Ни с того ни с сего на нее вдруг нападали слезы, а потом на губах появлялась легкая улыбка.

Кюбра и ее мать жили в доме каймакама, как привидения. Они исчезали, когда в них не было нужды, а когда их искали, вдруг появлялись, точно из воздуха. Было похоже, что они, как и Саляхаттин-бей, погрузились в спячку, чтобы дать отдых своим нервам, слишком долго находившимся в напряжении.

Хотя Кюбра и пришла немного в себя, лицо ее по-прежнему сохраняло болезненную бледность. Не раз она поднималась днем наверх, входила к Муаззез, чтобы перекинуться с ней несколькими словами, но та, погруженная в свои думы, лежала ничком на тахте, и они не находили, что сказать, и только в тягостном молчании глядели друг на друга.

В последние дни Муаззез стала совсем избегать Кюбру. Сама не зная почему, она в душе как будто сердилась на девочку. Даже сейчас, когда она больше всего нуждалась в общении с людьми, Кюбра ни разу не пришла ей на память: она не могла сблизиться с ней, хотя та сама искала этого. Какое там сблизиться! Когда они молча смотрели друг другу в глаза, Муаззез замечала во взгляде Кюбры странный блеск. Если бы Муаззез могла, она убегала бы днем из дому или пряталась где-нибудь в темном углу.

Но, к счастью, как и все девушки, воспитываемые взаперти, подобно домашним животным, только еще более бесцельно, она обладала способностью ждать долгие часы и дни, а может, месяцы и годы, ничем не занимая ни своего ума, ни своих рук, ни о чем не думая и ничего не делая.

И когда мысли, сжигавшие ее душу, заходили в тупик, она отдавалась во власть пустоты.

Одна случайность, вернее, несчастье вдруг все переменило.

Ихсан вот уже целую неделю праздновал свадьбу. В среду вечером веселье и всеобщее возбуждение достигли предела. Двор их дома в районе Чайджи заполнили женщины, а площадку перед воротами — мужчины.

Женщины в тонких цветастых платках уселись рядком вдоль стен двора, часть домочадцев вместе с близкими друзьями расположились на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Несмотря на довольно холодную погоду, вероятно, осмелев от приближения весны, свадьбу устроили на вольном воздухе. Посередине двора, на выложенной камнем площадке, пели, приплясывая с бубнами в руках, несколько цыганок. Молодые женщины и девушки из соседних домов, мелко перебирая ногами, обутыми в желтые башмаки и бабуши [22], опустив глаза, плясали под их пенье местные танцы.