Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

«Проповедует странное, верит — не разубедить.
И небрежен в одежде, а щеголем мог бы ходить.
Учит истине, будто полвека прожил до сих пор,
Напугал меня в Храме — ведь с первосвященником в спор!

„Что тебе и мне, жена?“ Зачем он так странно спросил?
О, такое услышать от сына, ей-богу, нет сил!
И потом: „Кто мне мать?“ Ну, как будто не знал столько лет!
Но спроси: „Кто отец мне?“ — и что б я сказала в ответ?

Знает только Иосиф, да… Нет, никогда, никому!
Тот ушел, не вернется… Сама до сих пор не пойму!..
Не якшался бы с этими… Сплошь рыбаки, голытьба.
Ведь умен, столько знает, его нам послала судьба.

Эта падшая женщина ходит за ним по пятам
Обожает, уж точно. А что вожделеет он сам,
То ведь это безумье, болезнь, не его тут вина.
„Чтите заповеди!“ — и прельститься такой, как она!

Так уж, видно, со всеми, что разумом не тверды…
Ох, не знаю, боюсь, не накликать бы с горя беды!
Сын-безумец — ужасно, тут можно всего ожидать:
Арестуют, убьют… Как, однако, умеет читать, убеждать!

Вот и муж. Рассказать ему, что нам за страсть суждена?
Нет. Пускай отдохнет. Буду думать, молиться и думать одна».
И она вспоминает, что ужин ему не поспел,
И глядит в смутной муке на юг, где лежит Израэл.

Как ливень лил
В тот день над Флинткомб-Эш, а нам
Обрезать брюкву надо было.
Да нас едва с холма не смыло!
До нитки вымокли мы там.
Как ливень лил!

Как сыпал снег,
Когда мы с Флинткомб-Эш ушли
В Грейт Барн, чтоб там рубить камыш,
И все дома до самых крыш
Густые хлопья замели.
Как сыпал снег!

Как солнце жгло,
Когда на дальней ферме вновь
Нас ждали ведра и коровы,
Луга и песни — и порою
Неосторожная любовь!
Как солнце жгло!

«Лишь там, на небесах,
Ждет встреча нас!»
Мы говорим в слезах
В прощальный час.
Но, встретившись опять
Чрез годы в суете,
Смешно нам вспоминать
Страданья те.
Мы больше не грустим
О прежних временах
И встретиться хотим,
Но… на словах.

Горячий воск по свечке льется, льется.
(Как с саваном его наплывы схожи!)
Истец, притронувшись к свече, клянется,
И я ее касаюсь пальцем тоже.

Ночь. Для меня она вдвойне темна,
Хотя могла бы озариться светом,
А душу ледянящая зима
Стать солнечным, тепло дарящим летом.

Все кончено. Все затянулось тенью
И небо, и тем более земля.
Так дай же мне излить свое смятенье,
Пока еще мы живы — ты и я.

Никем ты не была принуждена
Ты добровольно мне тепло дарила.
Так чем же ты теперь удивлена?
То небом суждено, что с нами было.

Последнее ты мне швырнула слово…
Но отвечать тебе уж нету силы,
И оттого молчу: с тобою снова
Нам быть лишь по ту сторону могилы.

Свисают складки смертного покрова
Со свечки, мое сердце растревожа…
Клянусь и я, надеть его готовый,
Оплывший воск вминая пальцем тоже.

Ты помнишь — тогда?..
Скажи же, что да!
Тогда ты ушла в непроглядную ночь,
Исполненная нетерпенья,
Из дома, забытого в чаще лесной,
И вот, с ощущеньем внезапной утраты
Ничто не вернуть, ничему не помочь
Я вышел и поцеловал виновато
Воздух
Той тьмы беззвездной,
А ты между тем у калитки ждала…
И вдруг, в темноте, по щеке — дуновенье,
Лицо твое тронуло жаркой волной…
Но я целовал этот воздух, не зная,
Что ты у калитки, так близко, была…
Да, я целовал тебя, лишь вспоминая!
Ты помнишь — тогда?..
Скажи же, что да!

«Кто ж так в канун Крещенья
Грустит, в канун Крещенья?
Кто ж так в канун Крещенья
Грустит и слезы льет?»
«Да, мне сегодня грустно.
Не скрою: очень грустно.
Без той мне нынче грустно,
Что больше не придет».

«Но почему сегодня
Ты так грустишь, сегодня,
Когда весь люд сегодня
И пляшет и поет?»
«Ах, и она плясала!
Пленяя всех, плясала.
Ах, так она плясала,
Что прочие не в счет.