Томас Гарди - Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения

II

Когда выпало мне
Немного поздней,
Жарким летним днем
Перед алтарем
То же место читать
И его толковать
Для других прихожан
Простых хуторян,
Вряд ли готовых
Вникать в каждый стих,
Забыв о коровах
И овцах своих,
Но готовых всегда
Вздремнуть под шумок,
Я не ведал тогда
И ведать не мог,
Исполняя урок,
Какая нас ждет
Великая Сушь,
Когда время пройдет
И выпьют года
Нектар наших душ.

III

Но как ныне истек
Ликования срок,
Светом залитый храм
Обезлюдел — и там,
Где сиял ее взор
Из лучистых орбит,
Лишь плита до сих пор
Ее имя хранит,
И в пустыне своей,
Вдалеке от людей,
Жду я, втайне стеня,
Угасания дня
(Хоть я мог бы восстать
И громко воззвать
На скрещенье дорог,
Как древний пророк),
Снова бурю и гром
Слышу в сердце своем,
И дыханье огня
Настигает меня,
И из всех голосов,
Сердцу внятных поднесь,
Всех слышней тихий зов:
«Что ты делаешь здесь?»

Где моя Лаладжи,
Где она, где она?
Там, вдалеке она,
В той стороне:
С кем-то прощается,
И улыбается,
И собирается
В гости ко мне.

Где же теперь она?
Где же теперь она?
Вышла за дверь она,
Полем идет;
По шелестящим
Рощам и чащам,
Шагом летящим
Время не ждет!

Ширь над холмами
Ветром напоена,
Легкой стопой она
По крутизне
Сходит все ниже,
Ниже и ниже
Значит, все ближе,
Ближе ко мне…

О, постелите
Перины пуховые,
Простыни новые
Тонкого льна,
Сливки возьмите
От лучшей коровы и
Скатерть из вышитого
Полотна!

Жду я сегодня
Милую в гости
Бросьте, все бросьте
Другие дела!
Где же достану я
Яства медвяные,
Туфли сафьянные
И зеркала?

Что она скажет
Такая красавица?
Как ей понравится
Скромный мой кров?
Слуг маловато,
Еда грубовата,
Нету ни злата,
Ни пышных ковров!

Видно, напрасны
Приготовления,
И нетерпение,
И суета:
Все здесь так бедно,
Скудно и бледно,
Даже любовь моя
Слишком проста…

Где ж моя Лаладжи?
Скоро ль дойдет она?
Вот она, вот она
Там, за мостом!
О, поглядите же!
О, выходите же!
О, проводите же
Милую в дом!

Лаладжи входит…
Да неужели?
Двери запели…
Небу хвала!
О, как мила она!
Как весела она!
Вот и пришла она,
Вот и пришла.

I

В полночный, поздний час
Я у стола сидел, полуодет,
Над родословием своих отцов.
Луна сквозь незашторенный проем
Струила в спальню водянистый свет,
Она круглилась, как дельфиний глаз,
Сквозящий за волной зеленоватых, беглых облаков.

II

Над генеалогическим листом,
Над древом предков в тишине склонясь,
Вдруг ощутил я: на листе возник
Глумливый лик — сплетенных веток вязь
Явила мне усмешку Колдуна;
Мне подмигнул пергаментный старик,
Указывая в сторону окна.

III

И в зеркале окна,
В той глубине, которой нет конца,
Узрел я прародителей своих,
Внесенных в родословные листы
Прилежными чернилами писца;
И узнавал я в них
Знакомый взгляд, осанку и черты.

IV

И понял я тогда:
Мой каждый вздох и слово на земле,
И каждый мой порыв предвосхищен
Зеркальною шеренгой близнецов,
Чей правофланговый в дали времен
Скрывается в такой туманной мгле,
Куда не досягнуть ни взору, ни догадке мудрецов.

V

«Так вот в чем суть!
Упавшим голосом воскликнул я,
Я просто подражатель и двойник,
Пытающийся сам себя надуть,
Что у меня, мол, воля есть своя!»
Моргнув, пропал с листа глумливый лик,
Растаяло в окне зерцало Колдуна.
И снова в нем — лишь тучи да луна.

Кто-то вдруг постучал по стеклу,
К окну снаружи приник;
И я увидел, вглядевшись во мглу,
Моей возлюбленной лик.

«Я ждать устала, — сказала она,
Столько дней и ночей;
Моя постель холодна, холодна,
Приди ко мне поскорей».

Я встал, прижался к стеклу лицом,
Но в раме было темно:
Лишь бледная бабочка хрупким крылом
С размаху билась в окно.

Ночь Рождества, и стайка ребят
У очага в поздний час.
«Они уже все на коленях стоят»,
Промолвил старший из нас.
И мы представили: темный хлев,
Воловий теплый уют,
И как, соломою прошелестев,
Они на колени встают.