Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Император несколько минут дулся, но, будучи слишком справедливым, чтобы сердиться на того, кто только что доказал ему еще раз свою преданность и благоразумие, выразил Коленкуру свою любовь и уважение, что делало честь им обоим. Полковник Вонсович, сидевший в этом же экипаже и бывшим свидетелем сценки, пересказывал мне ее потом с удовольствием.

От него мы узнали интересные подробности о прибытии императора в Дрезден. Саксонский король был единственным союзником, оставшимся верным, поэтому император хотел переговорить с ним о своих предполагаемых планах.

Прибыв к господину де Серра поздней ночью и не желая терять ни минуты, он приказал Вонсовичу отправиться во дворец и разбудить короля. Когда Вонсович явился во дворец с этим необычным поручением, стража и часовые спали, и он с большими затруднениями добрался до покоев короля, который, проснувшись, долго не мог поверить, что Наполеон, проезжая через его столицу, желает с ним увидеться. Поняв, в чем дело, король приказал себя одеть и отправился к министру в паланкине, так как королевские конюшни находились в предместье и экипажа пришлось бы ожидать слишком долго.

Утром распространился слух, что король куда-то исчез и неизвестно, что с ним случилось. Поднялся страшный переполох. Камергеры, пажи и скороходы разбежались по городу, разнося это странное известие, а когда все выяснилось, император уже ехал по дороге в Париж.

Вскоре после проезда Наполеона через Варшаву стали постепенно возвращаться те из наших солдат, которые были в силах вынести дорогу, причем одни из них были одеты в лохмотья, совсем не защищавшие от холода, а другие, более везучие, в женские шубы [45] «Одетые самым ужасным образом в священнические и церковные ризы, с нахлобученными на голову дамскими бархатными шляпами, несчастные солдаты своими маскарадными костюмами служили ярким доказательством того, что слава великого завоевателя погибла». (Из воспоминаний графини Шуазёль-Гуфье об императоре Александре I и Наполеоне I.) – Прим. граф. . Прибыл также в открытых санях граф Артур Потоцкий, адъютант князя Понятовского, заболевший нервной лихорадкой.

Одним из последних прибыл князь Понятовский. Он ехал долго и с большим трудом, так как, сходя с лошади, вывихнул ногу и вынужден был совершить весь путь, лежа в карете и испытывая при малейшем движении невыносимые страдания.

Как только я узнала о прибытии князя, я бросилась к нему выразить ему свою преданность. Его осунувшееся от страданий лицо выражало скорее муки душевные, чем физические. Он горько сожалел о гибели на его глазах прекрасной армии и оплакивал героическую смерть многих храбрецов, принесенных в жертву необъяснимой неосторожности великого человека, которому он, несмотря ни на что, все же оставался верен.

Я заметила, что он не терял надежды, и это тем более меня удивило, что он принадлежал к меньшинству, которое, пожертвовав всем, в то же время не закрывало глаза на возможный исход борьбы. Он заявил, что его пребывание в Варшаве будет непродолжительно и, как только ему удастся собрать разрозненные остатки польской армии, он снова займется организацией войск.

– На Масленице, – прибавил он, – у нас будут австрийские офицеры, правда, не такие интересные, как французы, но все же отличные танцоры.

Это был намек на полк князя Шварценберга, на которого Наполеон рассчитывал, но, увы – это была последняя несбывшаяся мечта: через несколько дней, когда польская армия направилась к Кракову, австрийский генерал сдал Варшаву русским. Таким образом, измена стала очевидна.

Заметив возле кровати князя огромный фолиант, я, смеясь, спросила, не его ли это мемуары.

– О, у нас как раз было много свободного времени, чтобы писать мемуары, – сказал он. – Возьмите себе эту книгу на память – это моя добыча. Я нашел ее на большой дороге и, когда хотел развеяться, читал ее. Это путешествие на Восток, сберегите ее для ваших детей, со временем ценность ее сильно увеличится… Знаете, когда мы с оружием в руках проходили через Москву среди покинутых сокровищ, ни один из моих солдат не покинул армию…

Когда он говорил это, его глаза сверкали.

Я не могла отказать себе в удовольствии напомнить ему о нападении на батарею, взятие которой решило достопамятную победу при Можайске. Князь слушал меня со свойственной ему скромностью, не придавая никакого значения своим успехам; он думал, что выдающаяся храбрость, которой он обладал, свойственна всякому здоровому человеку, в существование же трусов он не верил совсем.