Иван Панаев: Прекрасный человек

В продолжение этого времени Владимир Матвеич познакомился со многими чиновными людьми, которые ему были нужны, выучился играть в вист и упрочил деловую славу свою в департаменте, исправляя за болезнию столоначальника его должность. Когда Матвей Егорыч, по своему отделению, явился в последнее время с докладом к директору, его превосходительство, подписывая бумаги, говорил ему с расстановкою:

— Ну, ваш сын, признаюсь, — делец… и какой умный, здравомыслящий малый… я с ним много говорил… и в вистик начинает поигрывать… и уж лучше вас играет, Матвей Егорыч… козырей не забывает… прекрасный человек! я себе сына лучше не желаю иметь…

— Слава богу, ваше превосходительство; кроме утешения, от него ничего не видал.

— Если он будет продолжать так, то пойдет далеко… А как ваше здоровье, Матвей Егорыч?

— Плохо, ваше превосходительство… хилеть начинаю. Ну, да что делать! надо лета взять в расчет.

— Не хорошо… не хорошо…

Почти в ту самую минуту, как директор имел этот интересный разговор с Матвеем Егорычем, сын его, в пустой комнате, перед департаментским архивом, вел разговор не менее интересный с ростовщиком. Главным предметом этого разговора была Любовь Васильевна, или, лучше сказать, ее приданое. По сведениям, которые собрал ростовщик, оказалось, что почетный гражданин Рожков вел превосходно все свои торговые дела и имел значительный капитал; у одной же известной петербургской свахи ростовщик достал полную опись приданого Любови Васильевны, а из этой описи явствовало, что Рожков обязуется дать за дочерью единовременно, при выдаче ее мужу, кроме всяких вещей, 60000 и выдавать зятю ежегодно по 20000 вперед за год, или по третям, или помесячно.

— Дело ваше, кажется, ладно, — заметил ростовщик.

— Благодарю вас, — сказал Владимир Матвеич, пожав ростовщику руку.

— За хлопоты-то вы бы мне прислали хоть дюжину шампанского, а? Да, кстати, Владимир Матвеич, я с вас вычту двести пятьдесят рублей — сваха не хотела с меня меньше взять за опись…

Владимир Матвеич немного поморщился, однако сказал: «Хорошо».

— Послушайте-ка, — продолжал ростовщик, — я давно хотел поговорить с вами, — ведь вы этого не знаете: ваша матушка надавала векселей, заложила все свои вещи. И батюшка ваш тоже ничего не знает; все это она делала потихоньку, верно на счет будущей невестушки.

И ростовщик дружески потрепал Владимира Матвеича по плечу.

Владимир Матвеич закусил нижнюю губу и казался удивленным.

— Через одну женщину она занимала у меня несколько раз, — продолжал ростовщик, — вот и заемные письма. — Ростовщик вынул их из портфеля и показал Владимиру Матвеичу.

Владимир Матвеич и не взглянул на них.

— Любезнейший мой, — сказал он ростовщику, — мне очень жаль, что она так нерасчетливо ведет свои дела, но они до меня не касаются, и я не отвечаю по законам за ее обязательства…

— Гм! — перебил ростовщик, — знаю, знаю, Владимир Матвеич, вы не бросите и копейки туда, куда не следует…

Ростовщик засмеялся.

Через несколько дней после этого Владимир Матвеич объявил отцу и матери о своем намерении жениться на девице Рожковой и спросил у них благословения.

— Благословение наше всегда над тобою, дружок, — сказала статская советница, поднося платок к глазам. — Ты так умен и благоразумен, что никогда ложного шага в жизни не сделаешь. Твой выбор самый благородный во всех отношениях: она предостойная, премилая девушка.

Матвей Егорыч перекрестил сына, поцеловал его и заплакал.

— Бог да благословит тебя! — сказал он.

— Но… друг мой, — продолжала Настасья Львовна изменяющимся голосом… — Ты знаешь, как я тебя люблю, ты знаешь, что ты для меня дороже всего на свете… — Она начала всхлипывать… — Неужели мы с тобой должны будем расстаться? Эта мысль сведет меня в могилу.

— Как расстаться, маменька? Я не понимаю вас.

— Мне и жизнь без тебя не в жизнь. Ах, боже мой, и подумать страшно… Неужели мы будем жить розно?

— Да как же нам жить вместе? Это невозможно. Дом казенный, квартира небольшая. Мы будем всякий день видеться, маменька, — и он поцеловал ручку Настасьи Львовны.

— Так ты не хочешь жить с нами? — воскликнула Настасья Львовна в сильном нервическом расстройстве. — Это убьет меня! я заранее знаю, что убьет… Ой… ой… — И она упала без чувств в судорогах на диван, на котором сидела.

Матвей Егорыч побледнел.

— Побеги за уксусом, — сказал он сыну.

— Маша, Маша!.. Сюда, скорей…

Маша прибежала и испуганная бросилась к матери. Анна Львовна также явилась; она осторожно оттолкнула Машу и сказала ей тихонько: «вы не умеете обращаться с больными», и начала примачивать виски сестры своей уксусом.