Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Сознательность — важное дело. То бишь со­знание... Тьфу... признание. Признание — это... ого!.. Помню, выпивали мы... Признались они тогда... Опять же, и кто говорит, что знает, говорит правду, а слова лжесвидетеля — обман. Мужики мои свидетельствовали: объели их мыши, а...

Жаба тужился, рождая истину.

— ...это... vox populi vox... это... Как же это в коллегиуме говорили... ну, arbiter elegantiarum... Помню, закусывали мы...

— Скажите о мышах и зерне.

— Зерно треплют: водят по нему молотильные колёса с конями их. И это происходит от Господа Бога. Beлика премудрость его.

— Спасибо.

Босяцкий увидел, что Лотру — хоть сквозь землю провались. Хорошо ему, а что бы делал он, если бы приходилось жить рядом с таким?

Войт не просто идиот, а идиот деятельный, да ещё и пьян и уверен в своих величии и разуме. Обижается, если хоть по самому мелкому вопросу не спросят его мнения. А он — войт, значит, от короля. Он хозяин города. Он богат, как холера, и силён, как чума. У него войско, и посмотрел бы я, как ты, кардинал, поссорился бы с «мечом города».

Но он хорошо владел собою. И поэтому растроганно покачал головой и произнёс с классическим ораторским жестом:

— Я призываю в этот раз быть милосердными: не ведают ведь, что вытворяют. Учтите: эти серенькие создания могут приносить и пользу. Они поедают личинки, и насекомых, и червей.

Лицо его было лицом самой всепрощающей милости.

— Они ели, да, но ведь и они должны поддерживать бренное тело, если уж Бог наш вложил в него душу.

Лотр качал головой, словно его умащали нардом.

— И, наконец, главный мой козырь... э-э-э... довод: мышам неизвестны Заветы Моисея, запрещающие присваивать чужую собственность. Я закончил.

— Суд удаляется на думу и совещание, — объявил Лотр.

...В день великого суда над мышами вольный му­жик пригородной деревни Занемонье Зенон явился в Городню, чтобы купить хоть треть безмена зерна. В Занемо­нье, как и повсюду, было очень тяжело, и, например, сам Зенон с женою уже четыре дня не ели ни хлеба, ни каши. Сгорела даже лебеда. Удавалось, правда, ловить рыбу. Но что рыба? Рыбою той кишат реки. Удавалось даже, с большой опаской, ловить силком зайцев, и был однаж­ды случай — лань. Мясо и рыба были — это правда. Но взрослые уже целый год досыта не ели хлеба, порой ме­сяцами не видели его. Мясо, всегда только мясо диких животных, да ещё и запрещённых верой (как заяц) или магнатом (как лань). Сегодня поймал даже трёх, а потом за неделю ничего. А соли, чтобы сберечь, тоже не было.

Детям родители всё же давали понемногу хлеба, и то малыши мучились животом. А самим приходилось худо.

От всегдашнего мяса без соли даже воротило, и всё время думалось, а что будет зимою, когда Неман укроется льдом, когда звери откочуют в нетронутые пущи, а следы будут оставаться на снегу, а значит, в любой момент тебя могут поймать панские паюки. Что будет тогда?

Зенон гнал от себя эти мысли. Всё равно ничего не поделаешь. Он прошёл заречную часть с домами бога­той замковой шляхты и замковых ремесленников, про­шёл деревянный мост и стал подниматься по взвозу. Всё время его обгоняли возы с льняным семенем, солодом, хмелем, бочками пива, известью, мехами в связках, же­лезными поделками и, главное, хлебом. И мужик не мог не думать, почему это так, что вот у него нет и безмена хлеба, как почти у всех, а возы тащатся, тащатся, и все их скоро проглотит ненасытная пасть Старого рынка, а по­том заграничные земли. Что-то тут всё было не то.

Большой город, тысячи людей, крепкие стены, лав­ки, замок, с десяток церквей да ещё монастыри, да часов­ни, да вон колокольня курии — глянешь — шапка падает, да вон строят огромный костёл бернардинцев с кляштором. А вон возвышается Святая Анна. А там, далеко вле­во, сияет, как радуга, Коложа, во имя Бориса и Глеба.

На всё хватает. А у мужиков нет хлеба. Да и у мещан не лучше, Сколько их?! Вон улица Ковальская, Мечная, Пивная, Колёсная, улица Стрихалей, улица Отвеса, Унтерфиновая, улица Ободранного Бобра, Стременная, Богомазная, Резьбярный кут, да ещё и ещё, двадцать семь огромных улиц, не считая переулков, тупиков да отдель­ных выселок, слободок и хат.

И все эти магерщики, котельщики, маляры, соло­довники, столяры сидят и не имеют к чему приложить руки, и теми же глазами, что и он, Зенон, проводят каж­дый хлебный воз.

От непривычного городского шума у мужика одур­манивалась голова. Спокойными, глубоко посаженными серыми глазами он смотрел, как вертятся колёса берего­вых мельниц (течение Немана отводилось на них плетнями), как ползут по блокам в верхние этажи складов тюки с товаром, слышал, как горланят торговцы, как ухает вос­кобойка, как звенят молоточками по стали чеканщики в мечных мастерских.