Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Судят сегодня кое-кого в замке церковным судом.

— Что, может, напускавших порчу? От кого голод?

— Голод — от Бога.

С самого окончания строительства Старого Замка суд чаще всего заседал в большом судном зале. В малом зале замковый суд собирался только на особо тайные процессы. Отдавали большой зал и церковному суду, если этот последний не боялся вынести сор из своей избы. Тайные же допросы он проводил обычно в подзе­мельях доминиканской капеллы, если судили католики. А если судили православные, то в подземной тюрьме воз­ле трёхглавой Анны либо в одном из митрополичьих до­мов — каменных строений у Коложи.

Сегодня достославный синедрион сидмя сидел в большом судном. Отдохнув после охоты, хорошо таки выпив накануне (а Лотр ещё и разговевшись), отцы непосредственно приступили к важному делу, ради которого жили в этой земной юдоли и носили мантии и рясы разного цвета, в зависимости от того, как кому повезло.

Зал был, собственно, верхней половиной восточного нефа. Замковый дворец был построен в виде базилики, как церковь, и имел шесть нефов, из которых средний был лишь немного выше остальных. К нему прилегало по два боковых нефа с каждой стороны и один попереч­ный, трансепт. Средний неф был во всю высоту здания и служил залом для тронных приёмов. В трансепте были покои великого князя, а потом короля и их дворов, те­перь довольно запущенные. Боковые и поперечный нефы были после похода Витовта на Псков разделены на два этажа. В нижнем этаже западного нефа жила стража, во втором — привилегированные воины. Другой западный неф служил жильём для замковых жителей, и там были скарбница и подземный ход за Городничанку. В первом, восточном нефе, на двух этажах, были жилища для ува­жаемых гостей и огромная дворцовая часовня. И, нако­нец, в первом этаже крайнего восточного нефа были тем­ницы для родовитых и склады оружия.

На втором этаже значительную часть помещения занимал большой судный зал (малый был в трансепте, под боком у короля), а меньшую, отделенную от него при Витовте же стеной в три кирпича, — пыточная. Из неё скрытый ход в стене вёл через все этажи под землю, где были камеры для узников, а ещё глубже — каменные мешки, в которых терялся навсегда след человеческий и откуда за столетие с лишним не вышел, кажется, ни­кто, даже на кладбище. Об их жителях просто забывали и, если спущенный вниз жбан с водою через три дня пол­ным возвращался назад, — закрывали дырку в потолке мешка камнем, будто запечатывали кувшин с вином, а через полгода, когда переставало вонять, спускали ту­да же на верёвке нового узника. Из-за того, что судный зал был в верхней части нефа, острые готические своды с выпуклыми рёбрами нервюр висели едва не над самой головою, поперечно-полосатые, в красную и белую по­лосы. Узкие, как щели, верхние части окон были у само­го пола, и поэтому свет падал на лица членов суда не­естественно, освещая лишь нижнюю часть подбородка там, где он переходил в шею, клочок под нижней губой, ноздри и верхнюю часть верхних век с бровями. Носы бросали широкую полосу тени на лоб, беспросветная тьма лежала в глазницах, и лица судей казались поэтому зловещими, необыкновенными, такими, каких не бывает у людей.

Судьи сидели на возвышении, возле самого входа в пыточную, за столом, который был завален скрутками бумаги, фолиантами дел, перьями. Кроме Босяцкого, Комара и Лотра сегодня, как на всех процессах, которые были церковными по юрисдикции, но касались всего го­рода, сидели в судном зале войт города Цыкмун Жаба, широкий брюхом, грудью и всем другим магнат, разоде­тый в златотканую чугу и с печатью невероятной тупости и такого же невероятного самовозвеличения на лице; бур­гомистр города Юстин, которого уже третий год избирали на годовой срок: мещане — потому, что был относитель­но справедлив, купцы — потому, что был богат, а церковь хоть и не избирала, но не возражала, ибо только они одни знали, сколько всего разного удалось ей и магнатам вы­рвать от Юстина, рады и города за эти три года.

Сидел кроме них схизматик (ничего, что Городня тогда была преимущественно православной), преосвя­щенный Рыгор Городенский, а в миру Гиляр Болванович, а для неучтивых и теперь просто Гринь. Рыхлый, сонный, с маленькими медвежьими глазками. Одни только го­рожане знали, что, если приходится разнимать в драках городские концы, эта вялость преосвященного может со­вершенно неожиданно, как у крокодила, перейти в мол­ниеносные скорость и ловкость.