1936
Мглистый свет очей во мгле не тонет.
Я смотрю в нее, и ясно мне:
Видно там, как в пене бьются кони,
И Москва в трезвоне и огне.
Да, настало время быть пожарам
И набату, как случалось встарь,
Ибо вере и законам старым
Наступил на горло буйный царь.
Но Москва бессильней крымских пленниц
На коленях плачет пред царем.
И стоит гигант-преображенец
Над толпой с кровавым топором.
Мне от дыбы страшно ломит спину,
Колет слух несносный скрип подвод,
Ибо весь я страшно отодвинут
В сей суровый и мятежный год.
Православный люд в тоске и страхе
Смотрит на кровавую струю,
И боярин на высокой плахе
Отрубает голову мою.
Панихида, и в лампадном чаде
Черные закрытые гроба.
То, что я увидел в мглистом взгляде,
То моя минувшая судьба.
1934
3. Боги, азартно играя костями…
Боги, азартно играя костями,
Сели за каменный стол.
Было им скатертью бранное знамя,
Свечками — зарева сел.
Боги построили пир знаменитый —
Яства и вина рекой,
Женской тоской они сделались сыты,
Пьяные кровью мужской.
Боги — вы сыты, вам весело, что же
Сбились испуганно в круг?
Что ж не ведете на брачные ложа
Ваших прекрасных подруг?
Иль покрывала мешают веселью,
Негде склонить головы?
Доблесть погибших вам служит постелью,
Ныне бессмертных, как вы.
Скучно и скудно в нагорной твердыне,
Холоден светлый чертог.
Бывший убийца и мученик ныне
Спросит: «Где чаша мне, Бог?»
Кладбища пусты, и полнятся залы
Теми, кто умер в бою:
Мертвые входят под своды Валгалы
Требовать долю свою.
1934
Красный месяц играет агавой
Волны лижут нагретый гранит
Переулок, увенчанный славой
Неожиданной властью разбит.
Ни к светилам не зная пристрастья,
Ни любви к искрометным волнам
Я клянусь неожиданной властью,
Раздробившей его пополам,
Что стезей венценосных прогулок
И себе и другим на беду
Я разбитый пройду переулок,
До конца непременно пройду.
Шелест гадов и возгласы птичьи,
И голодных зверей болтовня
Не смутит в переулке приличий
И напрасно пугают меня.
Кто пошел, нарекается князем,
Кто дошел, попадает в цари.
От огней, упадающих наземь,
По асфальту идут пузыри.
Вопроси же огонь из обреза,
Отзовется тотчас пулемет.
Мы бросаем на землю железо
И оно как рассада растет.
Никогда не подкину печаль тем,
Чьих мы в прахе не сыщем сердец.
Я давлю пузыри на асфальте,
Урожая железного жнец.
И иду, попрощавшись с друзьями,
И кудрявой надеждой земной
Содрогается твердь под ногами
В переулке, облитом луной.
1934
На ступеньках пыльных с лампой месяц
Время коротают в разговорах,
Но темно на поворотах лестниц;
Там Рогожин бродит до сих пор
И упрямо ловит каждый шорох,
Чтобы острый нож вонзить в упор.
Разве это тьма переклубилась,
По зерну в пролет бросая страх?
Это время расточает милость
Лишь тому, кто держит нож в зубах.
Разве это месяц на ступеньке?
Страшно впасть и быть в его руках.
1935
Над столпом самодержавия
Вековым гранитом прав
Черный ангел крылья ржавит,
Свитки славы растеряв.
Нету воли, нету доли,
Даже доблесть, как стекло.
И бироновскою болью
Царский столп обволокло.
Днесь выходит из-под спуда
Черных, каменных невзгод
Окаянный, как Иуда,
Сумасшедший новый год.
Скажешь да ли, так ли, нет ли
О друзьях ли, о врагах;
Все равно считаешь петли
На восьми пустых столбах.
Горе, горе и размаха
Бирюзовая струя
На плацу казенном плаха,
Плаха — радуга моя.
Чтоб на ней перед народом
До конца и без труда
Рассчитаться с новым годом,
Годом боли и стыда.
1936
Старцы помнят, внуки помнят тоже…
Старцы помнят, внуки помнят тоже;
Прежде, чем сместился звездный путь,
Равный с равной спал на брачном ложе,
Равный с равным бился грудь о грудь.
С кем теперь равняться, с кем делиться
И каким завидовать годам?
Воют волки, и летают птицы
По холодным, мертвым городам.
Читать дальше