Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

И тут венценосец воскликнул, горя:
«Увы! Я поэта наказывал зря.

Поэзию жег я, поэта казня,
И тот же огонь пожирает меня!

Несчастен поэт с окровавленным ртом!
За это распят я на троне моем».

Порой на престоле сгорают цари,
Но слову никто не прикажет: «Умри!»

От слов Иисуса покойник воскрес,
И слава пророка дошла до небес.

Полмира склонилось пред верой его,
Столетия длилось ее торжество.

С рожденья Христова ведется им счет.
И звон колокольный над миром плывет.

И теплится пламя свечей и лампад
В церквах, что в селении каждом стоят.

По всем бесконечным просторам земным
Он славен великим деяньем своим.

Но если мудрец оживил одного
И все преклонились пред силой его,

Как славить поэта, который стихом,
Звенящим, как лютня, гремящим, как гром,

Заставил воскреснуть погибший Иран
От гор припамирских до моря Оман?

Знай, неизменен мир, не навсегда
Закон его оков не навсегда.

Считали раньше — постоянен мир,
Но мненье дураков не навсегда.

Весна сменяет зиму каждый год,
Жестокость холодов не навсегда.

Сегодня все иначе, чем вчера,
Незыблемость основ не навсегда.

Все ныне жаждут крови и убийств,
Но ненависти зов не навсегда.

Да, звери злы, но мы должны понять —
Над нами гнет не навсегда.

Не говори, что песнь моя пуста,
Работа на ослов не навсегда.

Простой народ спасет тебя, Ареф,
И гнет твоих грехов не навсегда.

Я — как бутон: и свеж и чист зеленый мой убор.
Да будь хоть алой розой я, для подлеца я — сор.

Недавно муфтий городской нашел во мне порок!
Мол, осквернитель веры я, от чистого далек.

Хвала творцу, что он послал мне этот славный грех —
Нечистым быть в глазах того, кто сам грязнее всех.

Когда ты в зеркале кривом увидишь гадкий лик,
То в нем лишь зеркала вина — так думать я привык.

Я убеждения свои от света не таю:
Бесстрашно правду говорю и за нее стою.

Я отрицаю рай небес и ад с его огнем.
Ну что поделать, если мысль пошла таким путем!

Мне говорят, что был Адам, одушевленный прах.
Нет, я потомок обезьян, водившихся в лесах.

О, если б так же, как они, мне прыгать и визжать
И об одежде да жилье забот совсем не знать!

Но я, ничтожное зерно, упал глубоко вниз
И должен скрыться под землей, чтоб вырос кипарис.

Внемли, красавица: никто не знал души моей.
А я и жизнь отдать готов за миг любви твоей.

Подобно пламени, любовь мне сердце обожгла,
Чтоб, как китайский лак, на нем печать любви легла.

Чтоб память пламенной любви осталась век со мной,
Ты гравируешь у меня на сердце образ свой.

Когда умру, не думай так: «Я разлучилась с ним», —
Ведь ветер мой могильный прах примчит к ногам твоим.

Я нынче в трауре. Мы празднуем курбан.
Ягненок — родина, над нею — ятаган.

День этот станет праздником моим,
Приму за родину я миллионы ран.

Богат наряд мой, но в смятенье дух.
Труп в доме — сад огнями осиян.

Нет! Лучше гибель, чем беда!
Смерть — это счастье иногда.

Вся жизнь в страданиях прошла,
Так для чего ж я жил тогда?

Хотел я многого достичь, — Не удавалось никогда.

Воришкам — казнь, ворам — почет,
Нет на чиновника суда.

Он добродетелен, богат,
Всех осуждает без стыда.

Черны одежды наших жен,
Черны жестокие года.

Умри, Эшки, найди покой.
Кто жив, тот горем сыт всегда.

На семи небесах много звезд и планет,
Но друзей у меня в их компании нет.

Верно, был я ненужен семи небесам,
Стал и я равнодушен к небесным делам.