Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Покуда будет тиран держать свободу в плену,
Нам нужно крепко в руке сжимать меча рукоять.

И если права крестьян себе захватил богач,
То нужно нам у гиен добычу их отобрать.

Вот правда, виновны мы пред старцами и детьми,
Но к делу тех и других нам следует привлекать.

Мы часто в глазах друзей хулили истинный путь;
Отныне окольный путь вам нужно к цели искать.

Обязаны ль бедняки для кучки богатых жить?
Но сытым за все отмстить должна голодная рать.

А этого Фаррохи, безумного от страстей,
Немедля нужно в кольцо стальных цепей заковать.

Посреди весенних цветов я от горя сомкнул уста;
Лепестками плакал цветник, кровью грудь земли залита.

Соловей с подбитым крылом, плачь со мною, горестно плачь;
Боль и мука в тельце твоем, гнет — души моей злой палач.

Коль не будет свободных слов, я о пэри забыть готов,
А служить неправым делам не хочу во веки веков.

Если к истине я стремлюсь и к добру дорога моя —
Полицейский тащит меня, говоря, что напился я.

Но слова мои пусть прочтет благородных персов народ,
Речь поэтов ведома мне, я политик и патриот.

И отныне я впереди, гордость вытравлена в груди,
Ради личной радости я не сказал любимой: «Приди!»

Но куда б ни пошел я сам, сыщик крадется по пятам,
От обиды вскипает страсть, с возмущением пополам.

Мне, которому сорок пять, каждый месяц надо страдать,
А когда придет шестьдесят, буду те же тенета рвать.

Радость смерти — мой лучший друг, я избегну вражеских рук.
Фаррохи утверждает: смерть — избавленье от вечных мук.

Давно стоит Хамадан у склона Альвандских гор.
Их плащ зеленый похож на пышный птичий убор.

Чуть коснется вершин солнце своим лучом,
На скалах — золота блеск, ручьи текут серебром.

В ущелье увидишь вдруг летящий с круч водопад,
Снопы серебряных брызг в лучах золотых горят.

Два мощных отрога гор обходят город вокруг.
И он — как дева-краса в объятьях сильных рук.

Природа — мастер-творец, ее постоянен труд.
Цветет под кистью ее лесистых гор изумруд.

Ручьи-кормильцы бегут, лелея песней своей
Цветы, кусты и траву — любимых своих детей.

Но страшно, когда сюда врывается вихрь степной,
Качается мрачный лес, земля окутана мглой.

И все деревья в лесу, как строй отважных солдат,
Напрягшись перед борьбой, сплотясь как семья, стоят.

И страшно, когда мудрец, познавший мира закон,
Захочет людям сказать о том, что ведает он.

Кто с детства знает про холм, где славный Хафиз зарыт,
Кто помнит Санджара власть и Дария светлый щит.

А полный зол Хамадан средь этой красы земной —
Как злое сердце в груди, сияющей белизной.

Я слышал сказание древних времен:
Был некий поэт и правдив и умен.

Однажды он, праведным гневом горя,
В стихах заклеймил фаворита царя.

Сатиру читали на всех площадях.
О шаткости трона задумался шах.

Велел он: «Поэма пусть станет золой,
А губы поэту зашейте иглой!»

Поэма горела, но вдруг ветерок
Огонь перебросил в державный чертог.

Шах бросился было бежать из палат
Да гвоздь уцепился за шахский халат.

Добротный халат не прорвался насквозь —
О царской судьбе позаботился гвоздь.

Вот башни и стены объяты огнем,
И дым к небесам потянулся столбом.

Престол, и ковры, и шелка, и броня
Сверкали и плавились в лапах огня

Бежали гулямы, бежал фаворит,
Был всеми свирепый владыка забыт.

Никто не глядел на владыку владык,
И длил он напрасно свой жалобный крик.

Был челядью шах предоставлен судьбе —
Ведь каждый заботился лишь о себе.