Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Мы здесь одни. С высокого окна
По капельке стекает свет незрячий,
Но мутной тенью камера полна.
Зачем мы здесь? Надолго ль? Вот задача.

Что нас с тобою бросило сюда
От вихря света к этой мутной тени.
Я помню все, что я сказал тогда,
Но никаких не помню преступлений.
Да, демонов Вселенная полна —
Гласят слова великого Фалеса,
И мы с тобою стали жертвой беса.

Остановись! Не сказка мне нужна.
Я так хочу увидеть лик свободы:
Круженье звезд, неровный бег планет.
Меня томят не сны, а эти своды.
Здесь стены есть, а Асмодея нет.

Не верю я, что в мире есть иное,
Чем сказка, оживляющая дни.
Видения проходят стороною
И гаснут, как залетные огни.
Я вижу след их, огненный, но тленный,
Теряющийся возле Темноты,
И демона, властителя Вселенной,
Мерцающие пурпуром персты.
А наших ближних каменные лица
И лица улиц, в каменной пыли —
Они лишь отблеск искр луча Денницы,
Бессмертного властителя Земли.
И мы, вступая в сонм исчезновений,
Летим туда, где нас поглотит тьма,
Где нас испепелит жестокий гений,
Кому Земля не царство, а тюрьма.

Не мимо и не прочь бегут виденья,
А день и ночь гостят в душе моей.
Они со мною ждут возникновенья
В ее глазах немеркнущих огней.
Рассказывают мне про шелест платья,
Про узкий след на мокрой мостовой,
Про все, чего не в силах описать я,
Что буду помнить мертвый и живой.
Но между мной и ею эти стены
Стоят, воспоминания гоня.
Я разобью стекло и вскрою вены,
Я больше не могу! Пусти меня!

Остановитесь, здесь не так уж мрачно.
Я понимаю — охнуть и вздохнуть
На первый раз, но юной жизни путь
Зачем кончать капризом неудачным.
Смотрите на меня: я третий год
Слежу, как солнце по оконной пыли
То снизу вверх, то сверху вниз бредет.

Но Вас мы не видали, где Вы были?

Я не тоскую; жизнь моя полна.
Давлю клопов, укусами язвимый.
Жду ночью утро, днем — ночного сна.

Но все ж, где были Вы, когда пришли мы?

Итак, хоть беспечальна жизнь моя,
Но вижу: Вам тоска не даст покоя.
Вам преподать совет осмелюсь я,
Спастись есть средство, и весьма простое.
Лишь кровью напишите на стене:
«Нам рая и бессмертия не надо».
Я постучу, и дверь откроют мне,
И тесная расступится ограда,
И девушку, и университет
Своими Вы увидите глазами.
Колите палец; вот Вам мой стилет…

Но почему Вы не спаслися сами?

Зачем писать нам? Нет на нас вины.
Один допрос, и мы вольны как ветер.

Вы оба гнусной мерзостью полны.
Про вас ведь говорят на факультете:
«Скажи мне, Фарнабаз, ликиец молчаливый,
Зачем ты сердишь нас повадкою кичливой?»
Не скажешь никогда: «товарищи, давай!»,
Как люди говорят, влезаючи в трамвай.
Ругающим тебя не кланяешься низко,
К собраньям и кружкам ты не подходишь близко.
И, наконец, позор и ужас всем векам,
Ты руку целовал у двух замужних дам.
Подвигнемся, друзья, ужели Фарнабазу
Дадим распространять зловредную заразу?
И нам ли потерпеть, друзья, чтоб между нас
Ходил, смотрел, дышал какой-то Фарнабаз?
Я не сомкну очей, тревожимый мечтами
О том, как мы побьем неверного камнями,
И неужели вам совсем не дорога
Благоуханная столица?
В полярной темноте, когда ревет пурга
Вам будет каждый день опальный город сниться.
В полярной темноте, средь вечной тишины
Вы проклянете миг безумного сомненья,
Несовершенные считая преступленья,
Не зная почему и кем осуждены.
Морщинами в ваш лоб вползут воспоминанья.
Полярный снег у вас застрянет в волосах.
Вам будет каждый день страданьем без названья…
Но что молчите вы?

На башенных часах
Поет петух.

И скрылся бес бескрылый.
Ну что ж, теперь ты веришь в духов тьмы?