— Не нахожу в этом ничего особенного, — ответила она с искусственным удивлением.
— А что бы вы сказали, если бы я в самом деле стал домогаться вашей близости?
Она громко усмехнулась.
— По-моему, вы это все время делаете.
— Верно. Не отрицаю, — признался Стэн. — Но что поделаешь, когда вы неприступны, как Гибралтар. И при всей своей мужской самонадеянности, я с вами робок.
— Так вы, вероятно, говорите всем женщинам.
— Вот это уже неверно. Никогда я этого не говорил. И скажу вам правду, первого шага я всегда жду от женщины.
Мариэтт подумала: «Этого ты никогда не дождешься от меня, потому что любить я тебя не люблю».
Они сидели на скамейке. Было темно и пустынно.
— А не пора ли нам вернуться в более людные места? — спросила Мариэтт, оглядываясь по сторонам.
— А что? Вы боитесь? Сейчас пойдем, — сказал Стэн и, вынув из кармана электрический фонарик, осветил им откос обрыва.
— Несколько лет назад на этом самом месте…
И он стал рассказывать о своей случайной беседе с китайцем, который некогда увлекся русской дамой.
Но Стэн не окончил этого рассказа, потому что сзади на них набросились четыре человека, заткнули им рты и, привязав их обоих к скамейке, стали осторожно спускаться по откосу вместе со скамейкой.
От ужаса Мариэтт потеряла сознание, потому что вспомнила о хунхузах, которые уводят людей и затем требуют выкуп. Об их зверских вымогательствах — отрезанное ухо пленника или его пальцы — рассказы ходили по всему Дальнему Востоку.
6
Она пришла в себя в лодке, быстро плывшей в темноте, через которую обозначились силуэты двух китайцев, сидевших за веслами. Стэна не было. Она же лежала связанная на мешке с соломой и дрожала от ночного холода и страха. Сейчас поздно было раскаиваться в поездке, но все же мысль вернулась назад в Шанхай, к неожиданной беседе со Стэном, который непонятным образом раздразнил в ней легкомысленное любопытство. Но жив ли он? Стэн не так прост, чтобы подчиниться насилию. И где другие два китайца? У Стэна всегда при себе браунинг. Китайцы гребут торопливо. Не спасаются ли они бегством? И ей представилось: Стэн бешено сопротивляется, его ранят и отвозят в противоположную сторону, чтобы затруднить поиски. Но кто вздумает разыскивать их в чужом городе? Хунхузы несомненно потребуют выкуп. Но от кого? И какие издевательства предстоят ей?
Безнадежность и отчаяние усилили страх. И снова наступило беспамятство, похожее на бред, в котором жутко замелькали силуэты китайцев, окровавленное лицо Стэна и неистовства тайфуна.
…Снова пришла в себя, но плохо соображала, что с ней делаю. Ее куда-то осторожно несли, потом положили на койку. Пахло смолой, рыбой и каким-то отвратительным жиром, Затем зажегся свет маленькой керосиновой лампы. Китаец, оскалив желтые зубы, нагнулся к ней и с детской улыбкой сказал по-русски:
— Мадама, пиши скорей письмо. Пусть твоя приятели дадут нам деньга. Тогда ты айда пойдешь домой.
— У меня здесь никого нет, — сказала Мариэтт не своим голосом. — Я только два дня назад сюда приехала.
Китаец снова улыбнулся.
— Без деньга нельзя, — сказал он с лукавым видом, точно в шутку. — Если не будет деньга, моя тебе сделает чик-чик. Сначала одна палец, потом другая палец на лева рука. Пиши скорее письмо.
— Но мне же некому писать! — повторила Мариэтт и вдруг, спохватившись, спросила: — А где тот господин, что сидел со мной?
Китаец сделал плаксивое лицо.
— Тот капитана уже утонул Сунгари. Глубоко. Никто не найдет. Пиши письмо. Пиши. Вот бумага.
— Кому же я буду писать? — повторяла Мариэтт с замирающим сердцем.
Китаец подумал немного и, снова улыбаясь, сказал:
— Пиши письмо гостиницу, чтоб дал твой чемодан. Там мал-мала есть чего-нибудь. Найдем.
Мариэтт торопливо соображала:
«Там лежит чековая книжка. Пусть. Но китаец наивен. Тем лучше. За ним проследят и…»
Она стала писать. Но что делать, когда письмо было явной нелепостью? Как объяснят в гостинице ее внезапное отсутствие? И, наконец, ведь надо заплатить за четыре дня!
Она кончила писать. Китаец взял в руки письмо и сказал:
— Ты хорошо написала, мадама? Смотри. Мы прочитаем. Когда нехорошо, сделаем чик-чик.
Мариэтт «хорошо» написала, без лишних слов, но надеялась, что в гостинице и так поймут, что с ней что-то случилось.
Китаец опять улыбнулся и ласково сказал:
— Спи. мадама. Моя тебя не обидит. Моя — хороший. Спи. Завтра нет, послезавтра, ну, может, после-послезавтра ты айда пойдешь домой.
Читать дальше