Виктор Ирецкий - Тайфун [Собрание рассказов]

Но в то время, как болезненная леди Дильк беспрестанно куталась в платки и три раза в день пила «Гиппотрат», чтобы увеличить число кровяных шариков в своем бескровном теле, ее полнокровный супруг, однажды нагнувшись за упавшим мундштуком, тотчас же оказался трупом.

Безмятежная жизнь Мариэтт кончилась. Правда, в банке у нее было пять тысяч фунтов, а в шкатулке собралось несколько ценных подарков от великодушного Дилька, но жизнь надо было начинать сызнова.

Сначала она твердо решила вернуться в Париж к матери и брату, но вскоре раздумала. Париж мог предоставить ей прежнее положение русской эмигрантка. Здесь же, в Шанхае, она была такой же привилегированной иностранкой, как и все другие. Вдобавок, экзотический Восток, неизменно поражавший неожиданностями, не отпускал ее на Запад, прозаический и мелочный. Как мусульманин оставляет свои башмаки у дверей мечети, так европеец, вступая на землю Востока, оставляет свои маленькие мещанские масштабы. Здесь все чудо, колдовство в огромных размерах, в больших пропорциях, и притом изменчивое и каждый раз ослепляющее по-новому. Мариэтт осталась в Шанхае. Друзья Дилька и его знакомые приняли в ней самое теплое участие и даже пытались устроить для нее дело — вроде салона красоты. Мариэтт, однако, предпочла поступить на службу в экспедиционную контору.

Но всякому ясно: культурная женщина 27-ми лет, с хорошими манерами, с приятной внешностью — особенно пленял мужчин золотой пух, спускавшийся от уха по щеке, напоминая собой первую растительность юноши — не могла оставаться в Шанхае без чьего-нибудь пристального внимания. Европейская женщина котируется здесь высоко. И, действительно, не прошло полугода после смерти Оливера Дилька, как в ее окружении появился целый выводок мужчин, усердно оспаривавших друг у друга заманчивую возможность сблизиться с нею. Это усердие заключалось в одном: в изобретательности. Каждый из претендентов на ее любовь старался придумать наиболее занятное, еще не испытанное и запоминающееся развлечете. Ну, конечно, оно должно было действовать на чувственность или приводить нервы в трепетание, что для женщины, как известно, одно и то же.

Так Мариэтт познакомилась с потаенным миром китайской развращенности, после которой всякая иная кажется пресной. Однако, усердие ее проводников по кабачкам и темным кварталам оставалось не вознагражденным. Мариэтт была только зрительницей чувственных неистовств, туристкой-наблюдательницей, изучающей чужую жизнь. Кавалеры досадовали, злились и ревниво следили друг за другом, не допуская возможности, что Мариэтт бесстрастна и ведет аскетическую жизнь.

Это продолжалось до тех пор, пока в Шанхае не появился г. Стэн.

Мистера Стэна с каменным лицом языческого идола знали от Калькутты до Иокагамы. Известно было, что он всего добивается, ничего за это не давая. Знали также, что он разносторонне образован. Дела его были таинственны, и поэтому данные о нем были разноречивы. Одни говорили, что он скупает джут. Другие уверяли, что он торгует опием, который доставляется в Шанхай, Гонконг и Харбин, замаскированный флаконами лучших французских духов. Третьи уверяли, что он некогда служил в иностранном легионе в Марокко. Во всяком случае, у женщин он имел успех. Мужья его боялись. Холостые его ненавидели или же завидовали ему.

Мариэтт познакомилась с ним в клубе. Он остановил ее внимание своей необычной манерой выражаться, и эта манера вызывала в ней предположение, что он журналист или писатель. Так, об одной проходившей мимо них полной американке он сказал, что ее бюст выступает из берегов, точно река Миссисипи в половодье. О группе англичан, глубокомысленно беседовавших рядом с ним за столиком, он отозвался, как о коллекционерах умственных окаменелостей. Когда Мариэтт спросила его, чем он занимается, Стэн подумал немного и сказал:

— Откровенно говоря, я занимаюсь тем, что в поте лица добываю хлеб из чужого кармана. Но позвольте не распространяться: Вольтер любил повторять, что самый умный человек, когда начинает говорить о себе, невероятно глупеет.

Может быть, Стэн и позировал, но все-таки он не был похож на других. И этим он сразу понравился ей. В конце концов, думала она, все ее шанхайские знакомые, и даже покойный Оливер Дильк, в большей или меньшей степени были авантюристами. Она сама — тоже. Стэн безусловно авантюрист, но зато занимательный и неординарный.

Они стали встречаться почти каждый день. И их уже начинал преследовать глухой шепот осуждения. Всем было ясно, что от Стэна она не увильнет и что не сегодня-завтра он овладеет ею без всяких для себя обязательств.