Эмиль Золя - Избранные произведения. II том

Болезнь длится три недели. Уже пять раз устраивались консилиумы, приглашались крупнейшие медицинские светила. Горничная помогает сыновьям ухаживать за госпожой; несмотря на все старания, в квартире заметен некоторый беспорядок. Всякая надежда исчезла: врач предупредил, что конца следует ждать с часу на час.

Однажды утром сыновья, думая, что мать спит, вполголоса обсуждают у окна неожиданно возникшее затруднение. Завтра 15 июля. Г-жа Герар обычно сама взимала квартирную плату с жильцов своих домов; сыновья озабочены вопросом о том, как получить эти деньги. Консьержи запрашивают распоряжений. В том состоянии, в котором находится мать, сыновья не могут говорить с ней о делах. А между тем конец может наступить в любую минуту, и квартирная плата понадобится каждому из них на личные расходы.

— Ах, боже мой! — вполголоса говорит Шарль. — Если хотите, я могу сам обойти жильцов… Они поймут положение и заплатят.

Но Жоржу и Морису этот проект, как видно, не по душе. Они тоже стали подозрительными.

— Мы могли бы тебя сопровождать, — предлагает Жорж. — Всем нам предстоят расходы.

— Ну и что же! Я вам отдам деньги… Ведь не считаете же вы меня способным удрать с ними!

— Нет, но лучше, чтобы мы явились все вместе. Это будет более убедительно.

Они умолкают и вперяют друг в друга взгляды, уже сверкающие той злобой, той ненавистью, что вспыхивает при дележе. Спор о наследстве назрел, каждому хочется урвать как можно больше.

Вдруг Шарль громким голосом высказывает ту мысль, которую его братья не решаются выразить вслух:

— Послушайте, мы продадим недвижимость, это будет разумнее. Если мы уже сегодня ссоримся, завтра мы передеремся!

Хриплый вздох заставляет их поспешно обернуться. Мать, мертвенно-бледная, с блуждающими глазами, дрожа с головы до ног, приподнялась на постели. Она все слышала: простирая к ним исхудалые руки, она прерывающимся голосом повторяет:

— Дети мои… Дети мои…

Предсмертная судорога отбрасывает ее назад, на подушки; она умирает с ужасной мыслью, что сыновья хотят ее обобрать.

Все трое в ужасе падают на колени у ее кровати. Они целуют руки умершей, рыдая, закрывают ей глаза. В эту минуту в их памяти оживает детство, они сознают только одно — что осиротели. Эта страшная смерть всегда будет пробуждать в их сердцах укоры совести и взаимную ненависть.

Горничная обряжает покойницу. Посылают за монахиней, которая будет читать заупокойные молитвы. Тем временем сыновья усиленно хлопочут; нужно подать заявление в мэрию, заказать извещения, пойти в бюро похоронных процессий. Ночью они по очереди бодрствуют вместе с монахиней у тела матери. В спальне, где занавески плотно задернуты, покойница лежит, вытянувшись во весь рост, посреди кровати; голова запрокинута, руки сложены крест-накрест, на груди — серебряное распятие. У кровати горит свеча. В сосуде со святой водой — веточка самшита. Когда брезжит холодный рассвет, бдение заканчивается. Монахиня просит горячего молока, ей не по себе.

За час до похорон лестница запружена людьми. Подъезд увешан черными, обшитыми серебряной бахромой драпировками. Там, словно в узкой часовне, выставлен гроб, окруженный свечами, покрытый венками и букетами. Каждый, кто входит, окропляет покров святой водой из чаши, стоящей у подножия гроба. В одиннадцать часов похоронная процессия трогается в путь. Ее возглавляют сыновья покойной. За ними идут члены суда, несколько видных промышленников, — всё люди, принадлежащие к богатой, крупной буржуазии; они шествуют размеренным шагом, искоса поглядывая на любопытных, стоящих вдоль тротуаров. Шествие замыкают двенадцать траурных карет. Жители квартала считают и пересчитывают их; они поражены этим великолепием.

Меж тем друзья и знакомые сочувственно говорят о Шарле, Жорже и Морисе, которые во фраках, в черных перчатках следуют за гробом с покрасневшими от слез глазами, низко склонив головы. Все единодушно признают: они устроили матери очень приличные похороны. Погребальная колесница — второго разряда. Досужие люди прикидывают, что сыновья потратили несколько тысяч франков. Старик нотариус с лукавой улыбкой говорит:

— Если бы госпожа Герар сама платила за свои похороны, она заказала бы от силы шесть карет!

Портал церкви задрапирован черным сукном, орган гремит, приходский священник торжественно отпускает усопшей грехи. После заупокойной службы все три сына, выстроившись в ряд в начале нефа, принимают соболезнования тех, кто не может сопровождать тело до кладбища. В продолжение десяти минут они, закусив губы, с трудом удерживаясь от слез, непрерывно пожимают руку людям, которых даже не узнают. Для них огромное облегчение, когда наконец церковь пустеет и они снова шагают за гробом.