Станислав Токарев - Еще в полях белеет снег...

Сергей Прокофьевич стиснул сухое иконописное лицо маленькими своими ладонями и требовательно и весело уставился на свою подчиненную.

— Сколько раз буду вам всем повторять — не приходите ко мне с разными слухами. Ваши сто рублей платят вам за то, чтобы вы архитщательно, наистрожайшим образом проверяли факты. Аморален этот ваш Туринцев, нарушает он законы и нормы — будем выступать. Нет — за что же пачкать человека? Идите, узнавайте, говорите с руководством. В общем давайте, давайте, давайте! — Он покрутил кулачком.

В большой комнате, где помещались столы всех заведующих отделами и литсотрудников, не было никого, кроме специального корреспондента Германа, который сидел за пишущей машинкой, насвистывал последнюю песенку Окуджавы и печатал подпись под фотографию. Свистел Герман громко, красиво и умело, а печатал неумело, одним пальцем. Машинистка Верочка умчалась в магазин дамской обуви — он помещался напротив редакции, и это было для коллектива настоящим бедствием, потому что Верочка часами там пропадала, тоскуя у полок, а заметки и письма лежали неперепечатанными. Но Герман, как человек холостой и наиболее поддающийся белокурому обаянию Верочки, добровольно согласился отшлепать подпись и вдобавок последить за наружной дверью — редакция помещалась на первом этаже, и сюда все время врывались плохие мальчишки с поцарапанными носами и хриплыми возгласами: «Дядь, у вас марок нет?»

Анна Семеновна села за свой стол, на свой стул — уютный и мягкий, привезенный из дому, и принялась копаться в ящиках, перебирая и наново аккуратно укладывая старые черновики, газетные вырезки, постановления разных совещаний и прочее, чего она никогда не выбрасывала, а собирала, и поэтому в ее архиве можно было отыскать что угодно, получить любую справку, и этим пользовались все остальные работники редакции. С перебирания и перекладывания бумажек начинался рабочий день Анны Семеновны — это было вроде домашней утренней приборки.

Герман поднял на нее глаза, радостно потер ладонь о ладонь — уютный вид Анны Семеновны всегда вызывал в нем ответное уютное довольство не чем-нибудь, а вообще — и раскатился удивленной цокающей трелью.

— Какая брошка, умереть — уснуть! Анечка, дайте поносить.

— Оглушил совсем, — Анна Семеновна кокетливо зажала уши. — И брошка-то старая, сто лет ей уже. Не замечаете. Вы мне лучше вот что скажите, Гера. Вы не знаете Туринцева, тренера из клуба «Рассвет»?

— Тоську? — Герман знал всех и вся. — Хороший парень. А что?

— А то. Подвел меня ваш Тоська. Хотела очерк о нем писать. А у него какие-то романы с девочками.

— Ну-у, — Герман недоверчиво посмотрел на Анну Семеновну. — Вряд ли. Тоська — твердокаменный холостяк, и девочки в его жизни занимают вот… — Он показал на ногте совсем крошечный «вот». — Ну, а если и романы, что тогда? Живой человек, это вам даже для антуража…

— Если бы с чужими. А то в собственной секции.

— Сплошной наив, — Герман всезнающе скривил губы. — Покажите мне хоть одного тренера, который работает с женщинами и про которого не трепали бы. Ну, а даже если и так — я лично не осуждаю. Главное, чтоб тихо.

— Послушайте, Гера, вы не можете узнать что-то поточнее? Понимаете, это все слухи, а надо точнее.

Герман вопросительно качнул головой на стену редакторского кабинета. Анна Семеновна развела руками.

— Н-да… Бедняга Тоська. Эх, зря вы, Анечка, в это дело… Ну, мне-то что, я могу, пожалуйста.

Он быстренько соединился по телефону с каким-то начальством, напористо назвал его на «ты» и «стариком» (это была его манера разговора с любым начальством, исключая собственное), осведомился о каких-то лесках, которые то начальство должно было достать Герману для другого, и под конец как бы мимоходом спросил, не слыхал ли его собеседник, правда ли, что Тоська Туринцев «клеит своих пацанок». Слыхал? А что слыхал? А подробнее? Но есть такое впечатление? Да нет, это ему, Герману, не для журнала. Вообще. Для познания жизни. Салют.

В тот же день Анна Семеновна направилась на прием к руководству — не самому главному, но все-таки. Руководящий товарищ был молод и щеголеват, но не добротным, солидным и неброским щегольством ответработника, а спортивным — он сам недавно оставил спорт и донашивал купленные за границей яркие свитеры в обтяжку. Вначале он слушал Анну Семеновну, не снимая руки с телефонной трубки и показывая этим свою занятость, потом снял руку и, наконец, когда телефон позвонил сам, хлопнул трубкой о рычаг. Мальчишеским голосом, но с перенятой у кого-то медлительной, раздумчивой интонацией он сказал, что сигналы такие есть. Есть сигналы. Но дело не разбиралось. Еще нет. Так что в печати выступить можно. Даже нужно. Будет даже помощь. И внимание к моральным вопросам, которое журнал проявляет редко. Да, редко. К сожалению, редко.