Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

И опять он не внял ее предостережению. Благодаря чарам любви в душе ее расцвел прелестный цветок, но не успел еще глубоко укорениться, задеть ее сознание. И стебель его оставался таким слабым, хрупким, что, если неосторожно дотронуться, его легко можно было сломать. А он дернул его резко, неосмотрительно, забыв, что имеет дело с воспитанницей ордена, умеющего особенно изощренно мстить своим противникам.

— Я остаюсь! — отвечал он с прежней твердостью.

Он ждал, что последует новый взрыв негодования, слезы, уговоры, однако ошибся. Она словно бы и не слыхала, стоя перед ним неподвижно, будто каменная. Он не мог понять, что происходит в ее душе; она низко опустила голову, и в темноте невозможно было различить черты ее лица.

Долго стояли они друг против друга в черной пустоте, глядевшей на них двумя кроваво-красными глазами от распятия. С плотины доносился шум воды, еще более пустой и однообразный, чем окружавший их ночной мрак, а в груди у каждого такое бурное кипение жизни, удивительные превращения чувств, трепет страстей, борьба…

Вдруг Ксавера наклонилась и стала собирать драгоценности, которые в волнении выронила из шкатулки. Она внимательно смотрела, не осталось ли чего на мостовой, и все-таки не заметила, что растоптала целую нитку прекрасного жемчуга. Потом подняла упавший наземь платок, плотно завернулась в него и укрыла под ним свою шкатулку.

— Можно мне проводить вас? — спросил Клемент. Ее молчание показалось ему куда страшнее, чем жаркие слезы и жестокие упреки: было в нем нечто мертвое, жуткое, наводящее ужас.

Она отрицательно качнула головой и сделала несколько шагов по направлению к башне, но, увидя, что он продолжал идти следом, обернулась и повелительным жестом приказала оставить ее. Он невольно повиновался. Кровь из руки крупными каплями падала на землю, отмечая путь Ксаверы до самого дома…

Закончив с помощью отца Иннокентия свое важное письмо, пани Неповольная собиралась уже отойти ко сну, когда ее потревожил звук отпираемой двери и быстрые шаги, приближающиеся к ее постели. В свете горящей у распятия лампы она узнала в бесцеремонной нарушительнице своего покоя Ксаверу и уже хотела сделать ей резкое замечание, когда почувствовала на своей руке ее холодную, тяжелую, подобие куску металла, руку.

— Это он, — проговорила девушка плохо повинующимся ей языком.

— Кто? Что? — быстро спросила бабка и, приподнявшись с подушек, с удивлением вглядывалась в посинелое лицо внучки, в ее остекленевшие глаза.

— Клемент Наттерер возглавляет заговор против святой единоспасающей церкви и ее верных слуг. Клемент Наттерер намеревался отвратить меня от поклонения святому кресту и требовал, чтобы я молилась на него, как на бога, но я надела на себя панцирь веры, вооружила свою руку отвагой и вступила в борьбу с ним — борьбу, которой так долго жаждала. Видите, я вся в крови. Да ликуют верующие! А вы, рыцарство Христово, примите меня в ваши ряды, ибо я победила заклятого врага и не требую иного вознаграждения, — только видеть, как арестуют и предадут суду этого еретика и разбойника.

День святой Анны — именины пани Неповольной — и всегда-то пышно отмечали в доме «У пяти колокольчиков», но на этот раз он праздновался пышнее обычного. Хозяйке дома хотелось, чтобы все приглашенные на большой бал долго и с восхищением вспоминали ее праздник.

Трудно было припомнить, когда прежде она была в таком прекрасном настроении. Она выглядела красивее и моложе, чем всегда. Еще бы! Разве не доказала она опять отцу Иннокентию, каким необыкновенным пророческим даром обладает? Разве не удивила их ее внучка? Удивила, да так, что это превзошло все даже самые смелые ожидания! Вот доказательство, какой прекрасной наставницей оказалась пани Неповольная, и это несмотря на вечные его возражения и придирки. Наконец-то их партия делает большие успехи, а теперь и вовсе близка к цели, раз к ним в руки попал самый непримиримый их враг. И кто же помог напасть на его след? Ксавера!

Гостям говорилось, будто Ксавера в последние дни перенесла сильную горячку, случившуюся оттого, что, застегивая булавкой пояс, она поранила себе руку. Бедняжка потеряла довольно много крови и теперь прятала незажившую рану под широким золотым браслетом. Поэтому никого не удивляло, что она была необычайно бледна, а взгляд ее свидетельствовал, что горячка еще не прошла. Многим нравился контраст между ее бледным лицом и темными сверкающими глазами, которые в тот день ни на чем определенном не останавливались, беспокойно переходя с одного предмета на другой, с одного гостя на другого. На многих она наводила какой-то ужас, но тем не менее все сходились в одном: никогда еще Ксавера не была так хороша и так вызывающе смела. Она вышла к изумленным гостям нарядная, словно молодая королева: в белом шелковом, расшитом серебром платье, с плеч ниспадала волнами мантия пурпурного бархата, голову украшала небольшая корона, на которой дрожали пять серебряных колокольчиков, точная копия тех, что звенели у них над входом. Ксавера хотела этим сказать, что ей не только известно, как прозвали ее в городе, но что она гордится этим прозвищем, желая и впредь остаться Королевой колокольчиков, причем именно в том смысле, какой вкладывали в него все говорившие.