Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Не дожидаясь его ответа, она быстро вошла в грот и указала на небольшой книжный шкаф в подножии статуи, где было несколько полок, только отчасти заполненных книгами.

— И это все, — вздохнула она.

Клемент тоже вздыхал, просматривая книгу за книгой, но вздыхал он по иной причине. На титульных листах значилось: «Издание наследников святого Вацлава». Это были сочинения некогда издававшиеся иезуитской коллегией Нового города. Большая часть этих книг представляла собой печальное свидетельство того, на какой низкой ступени находилось в ту пору образование чешского народа, если он терпеливо сносил подобные сочинения. Основала фонд святого Вацлава местная горожанка Мария Штейрова, отказавшая ему в своем завещании значительную сумму. Содержание книг было либо уныло догматическим, либо фанатическим и способствующим фанатизму, и как раз именно самые нелепые сочинения, как, например, «Вечный пламень ада», лишивший рассудка уже не одного впечатлительного читателя, отличались великолепием переплетов и стояли на самом видном месте. Несколько постилл {35} 35 Постилла — сборник проповедей и переложений библейских историй для широкого круга католиков. , легенд и сборников духовных песен дополняли это собрание.

— Да, ваша библиотека небогата, — сказал Клемент, продолжая рассматривать книги. Он избегал глядеть на Ксаверу, стыдясь и сострадания, которое он в эти минуты испытывал к ней, и резких осуждающих упреков. Разве могла она быть другой, питаясь подобной духовной пищей?

— А у вас, конечно, книг много, и они гораздо разнообразнее? Мне часто приходилось слышать, что из всех молодых докторов никого нет ученее вас, а откуда вы почерпнули ваши знания, как не из книг? — спрашивала она, усаживаясь на моховую скамеечку в надежде, что теперь он расскажет ей о своей учености и о том, как он этого достиг.

— Разумеется, я прочел гораздо больше, чем довелось вам, но все же не столько, сколько хотел бы, — уклонился он от прямого ответа.

— Вашими устами говорит скромность, однако вы, по-видимому, знаете все на свете. Какой вы счастливый! Вот и мне известно, что бог создал весь мир по воле своей, но как, с помощью каких средств сохраняет и украшает его, об этом я ничего не знаю.

С этими словами она взяла в руку цветок нарцисса, белевший в вазе у ног статуи.

— Мне бы, например, хотелось знать, как образовался этот прелестный венчик и какая невидимая кисть так мило его раскрасила?

Подав Клементу цветок, чтобы он ответил на ее вопрос, она устремила на молодого человека прямой и честно вопрошающий взгляд. Забыв под взглядом этих живых, сверкающих глаз, кто она и то, что, может быть, на этой самой скамеечке эта девушка обдумывала, как легче устранить со своего пути Леокада, он принялся излагать все, что знал о росте и развитии цветов и о том, каким законам и влияниям они подчиняются.

Она слушала с напряженным вниманием, как дитя, которому мать рассказывает первую в его жизни сказку. Он видел, что у нее наготове еще множество вопросов, но она не решается перебивать его, опасаясь, как бы он не упустил чего-нибудь или вовсе не прервал свой рассказ, опасаясь наскучить ему своей неосведомленностью, которую она непременно выказала бы, если бы стала спрашивать. Клемент говорил недолго, но, взволнованный смирением, с которым она искала знаний и принимала их, а также собственным изложением предмета, начавшего занимать его самого, он присел рядом с ней на скамеечку, чтобы лучше показать на самом цветке все, о чем он только что говорил.

Уютно было в этот праздничный день в гроте, пронизанном золотыми лучами весеннего солнца! Из замшелых камней, рассыпая алмазные брызги, бежал ручеек с песнью, подобной той, что поет исполненное святого покоя сердце; матерь божия, в сени благоухающих растений, простирала над ними свои руки, будто благословляя весь мир, а снаружи, в саду, так сладко щебетали крохотные пташки, отыскивая среди темно-красных, налившихся соком почек безопасный приют любви, что Клемент, поддавшийся против своей воли тихой поэзии этого святого уголка, а вместе с тем выражению благодарности на прелестном личике сидевшей рядом с ним девушки, сам сделался поэтом. Его лекция о цветах и скромном, благоуханном их прозябании мало-помалу превратилась во вдохновенный дифирамб природе и ее бесконечной красоте.

Внезапно на них упала чья-то тень, поэма прервалась, вдохновение угасло. Учитель и ученица с одинаковым неудовольствием повернули головы навстречу нежданному нарушителю их беседы.