Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Клемент слушал брата, глубоко страдая.

— Что скажет мать, узнав, что с тобой происходит, — сказал он не резко, но с такой глубокой грустью, что Леокад опять опустил глаза. — Как скрыть это от нее хотя бы на некоторое время? Сейчас она чувствует себя плохо, ослабела, и, доведись ей только узнать, в кого ты влюблен, она не переживет этого. Итак, скоро предстоит нам засыпать могильной землей ее бедное сердце — оно мало годилось для этой жизни. Бедная, бедная наша мать! Видно, недостаточно того, что ты не знала радостей, что рушились все твои мечты, — тебя ждут новые испытания и разочарования, еще более чувствительные. И ты, несчастный брат мой, научился бы ненавидеть, если бы был со мной, когда рано утром она, полубезумная, выбежала из дому, не накинув даже платка на голову, и устремилась к городским воротам, где стоял на холме, возвышаясь чуть не до самого холодного пасмурного неба, ужасный голый столб. Не понимая, что с ней происходит, почему она выбежала из дому, плачет, ломает руки, я вцепился ей в юбку и побежал тоже, а она даже не заметила, что тащит за собой одного из своих сыновей. Мое внимание скоро переключилось — с ее огорченного, посинелого лица я перевел взгляд на процессию, двигавшуюся к городским воротам нам наперерез. Под глухую дробь обтянутых черным сукном барабанов и пронзительный звон погребального колокола, услышанного мною впервые, священники и солдаты вели мимо нас к столбу закованного в цепи старика; его серебряные седины развевались, бледное лицо было исполнено скорби. «Что такое с ним делают?» — вырвалось у меня. «Они хотят убить его», — проговорила мать сведенными от ужаса устами. «В чем его вина?» — «Не хотел, чтобы мучали голодом и побоями бедняков». — «И ты позволяешь убить его?» — вскричал я вне себя от гнева, воображая, что ее власть и здесь такова же, как дома над нами. Вдруг я вспомнил, что в драках с ровесниками обычно выхожу победителем, и, не долго размышляя, рванулся вперед в надежде оказать помощь старику, чей взгляд перевернул мое маленькое сердце. Впервые в жизни я почувствовал сильный гнев, и это преждевременно сделало меня мужчиной. Какие-то люди удержали меня и привели к матери, она тотчас же осушила слезы, с несвойственной ей до этого силой подняла меня к себе на плечи, чтобы искавшие ее в толпе глаза старика остановились и на мне. И он увидел меня, он узнал во мне ее сына, на которого она ему указывала как на будущего защитника тех, за чьи святые права он умирал. Он понял, поднял руки в оковах и, сделав в воздухе крест, благословил нас. Никогда не забуду улыбку на его благородном лице, я вижу ее, как сейчас, и иногда по целым дням не вижу ничего другого… Потом мать не раз говорила, что своей детской горячностью я ей жизнь спас, иначе она впала бы в отчаяние от тех несправедливостей, которые люди допускают по отношению друг к другу, а теперь в ней пробудилась надежда: когда вырастут ее сыновья, они положат этому конец. Она принесла своих сыновей в дар отчизне, как это сделала Корнелия, мать Гракхов {32} 32 Корнелия, мать Гракхов (II в. до н. э.) — дочь Сципиона Африканского Старшего, супруга римского консула Тиберия Семпрония Гракха; воспитала своих сыновей Тиберия Семпрония и Кая Семпрония самоотверженными защитниками Римской республики. . Мы с тобой поддерживали в ней эту веру, обещали поступать так же, как поступали в былые времена Ян Гус и Иероним Пражский {33} 33 …как поступали в былые времена Ян Гус и Иероним Пражский… — Гус Ян (1371—1415) — выдающийся деятель чешской реформации, ее идеолог и проповедник, национальный герой чешского народа. Магистр, декан философского факультета Карлова университета, проповедник Вифлеемской часовни в Праге, а затем на юге Чехии. В своих трудах, лекциях и проповедях, выражая настроения и чаяния широких народных масс, обличал официальную церковь, богатство ее высокопоставленных служителей, развращенность клира, продажу церковных должностей, засилье в Чехии немцев, угнетение бедных. Он требовал радикальных реформ церкви по образцу раннехристианских общин. Основой морали и жизненного поведения каждого верующего Гус считал познание разумом «закона божьего», а не распоряжения официальной церкви и ее главы. В 1410 г. был отлучен от церкви, в 1414 г. вызван на собор в Констанце, где собирался в открытых спорах защищать свое учение, но был брошен в тюрьму, а затем по приговору собора сожжен живым на костре как еретик. Иероним Пражский (1380—1416) — ученый, проповедник, друг и сподвижник Яна Гуса. Много странствовал, выступал с лекциями в университетах Парижа, Гейдельберга, Кельна, побывал в Польше, Литве, западных областях Руси. После ареста Гуса отправился в Констанцу, чтобы защитить друга, но был схвачен и брошен в тюрьму. Под жестоким принуждением подписал отречение от своих взглядов, но на открытом заседании собора по-прежнему признал себя единомышленником Гуса. Как и Гус, мужественно погиб на костре. , и она, конечно, не предполагала, что один из нас способен колебаться, как это случалось с Иеронимом.