Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

В глазах девушки вспыхнуло пламя восторга и изумления, пламя куда более яркое, чем сверкание лежавших перед ней драгоценностей. Но пани Неповольная тут же перевела разговор на другое, и Ксавера, не отваживаясь ни о чем ее расспрашивать, сочла за лучшее промолчать.

— Итак, завтра я наконец-то увижу тебя в красивом платье, а не в этом противном черном, старящем тебя на добрые десять лет, — сказала бабушка таким спокойным тоном, словно они целый вечер не говорили ни о чем другом, как только о нарядах и тому подобных вещах. — Пока я жива, в трауре тебя, слава богу, не увижу; кроме как по мне, тебе его не по ком носить.

— Боже, что вы такое говорите, бабушка! — вскричала Ксавера с неподдельным чувством. — К чему портить вечер, который вы сами только что называли радостным, праздничным? Можно ли с равнодушием, холодно толковать о смерти, совершенно забыв, что, кроме вас, у меня не только никого нет, но и никогда не было и вы мне вдвойне — нет, во сто крат — дороже и необходимее для полного счастья, чем другим девицам их бабушки? Если бы не вы, кто бы другой остановил на мне взор в этом доме, позаботился обо мне и, подозвав к себе, погладил бы по головке, поцеловал? Одну вас радовало, что я живу, расту, умнею. Не будь вас, самая душа моя была бы погублена; никогда не пролился бы на нее свет истинной веры: никогда не проникло бы в нее горячее истинно христианское чувство, никогда не узнала бы я, как должна думать и вести себя истинная католичка, примером которой вы являетесь. Не будь вас, вся моя жизнь уподобилась бы утлому суденышку среди разбушевавшейся стихии, суденышку, которому никогда не прибиться к берегу…

Пани Неповольная даже не сделала попытки успокоить расстроенную внучку; она позволила ей излить все свои жалобы, до конца выплакаться. Опять было заметно, что она хочет как можно глубже заглянуть в душу девушки, узнать во всех подробностях, чем она дышит, на что живее отзывается.

— Похоже, мать и не догадывалась о моем существовании, — успокоившаяся было Ксавера опять залилась слезами. — Не помню, чтобы взгляд ее когда-нибудь остановился на мне: так редко случалось нам быть вместе. Иногда я украдкой наблюдала за ней в щель между дверьми: боже, какая она была, бедняжка, бледная! Глаза кроваво-красные от непрестанных слез, волосы космами спадают на шею и грудь, платье в беспорядке, а ведь наша ключница за ней, как за ребенком, ходила… Ужас охватывал меня! Но еще ужаснее бывал ее крик. Он доходил до меня через весь двор. Что такое она кричала? О чем так жалостно молила? Я не могла разобрать отдельных слов, но иной раз казалось, она хочет кого-то предупредить о грозящей ему беде и видит меч палача над его головой. Отец мой, кажется, не был больным человеком, но отчего же и он вел себя так странно, что это бросалось в глаза даже мне, маленькому ребенку? Отчего он тоже никого не допускал до себя, за исключением отца Иннокентия, а случайно повстречавшись со мной, хмуро отводил глаза? Эти вопросы не новы, они уже давно не дают мне покоя, только я не хотела обременять вас ими. Но раз вы говорите, что мое грустное детство кончилось, признали меня своей наследницей, сказав этим, что я стала совсем взрослой, то и я не хочу больше притворяться, дабы вы не посчитали меня нескромной, и делать вид, будто так и не заметила, что над нашей семьей нависла какая-то роковая тайна. Сегодня, разумеется, это будет некстати, но если когда-либо я увижу вас в соответствующем расположении духа, приду в сумерках, подсяду поближе и попрошу вас открыть мне, что так угнетало моего отца, когда и по какой причине неизлечимо заболела мать: он ли ее обидел, или она перед ним провинилась? Ненавидел ли он жену в образе ее дочери или стыдился перед дитятей, что погубил ее мать? И тогда я пойму, чья вина лежит на этом доме, внешне таком счастливом, богатом, какой рок омрачает его своими черными крылами, изгоняя из него всякую радость, чей грех пал на меня, невиновную…

В своем воодушевлении Ксавера не замечала, как ее слова заставили бабушку побледнеть от гнева, чей взгляд сделался грозным. Но когда девушка отерла слезы и подняла глаза на свою собеседницу в надежде, что та обещает выполнить ее просьбу в самое ближайшее время, она испугалась. Такой свою бабушку ей видеть не доводилось: это была совершенно незнакомая женщина.

— Что ты мелешь? Кто и что тебе налгал? Где ты собираешь такие нелепые, подлые слухи? — прошипела пани Неповольная. — Верно, ключница, несмотря на строгое запрещение, наплела тебе всякого вздора о призраках, которые видела твоя мать в своем безумии? Я надеялась, особа эта будет куда благодарнее: ее дети все хорошо устроены, ей же до самой смерти обеспечено привольное житье в моем доме, лишь бы она молчала о том, что делалось в голове вверенной ее попечению несчастной страдалицы, и все то тяжкое, что выпало на долю нашей семьи, не стало известным в городе больше, чем следует; и вот, извольте радоваться, вместо того чтобы благодарить меня, она расстраивает мою внучку, вселяет в нее тревогу! Пусть завтра же убирается из дома: грубо нарушив мою волю, она показала, что недостойна никаких милостей!