Ушла я из школы, когда совсем стемнело.
А дома все было перевернуто вверх дном. Ни мать с красным от слез лицом, ни расстроенный и жалкий отчим не обратили внимания на то, как поздно я пришла. Если бы я совсем не вернулась домой, они бы и этого не заметили. Мать, видно, забыла даже, что я не обедала, и налила мне только немного кофе.
Отчим прижил ребенка с какой-то женщиной из нашего же поселка; у нее он проводил все свободное время, а она, зная, что отчим женат, не придумала ничего лучшего, как подать на него в суд. А законы того времени гласили, что мать ребенка не может получить пособие от отца, если он женат на другой женщине.
Как раз в тот день принесли судебную повестку, и мать, не подозревавшая об этой истории, едва не сошла с ума.
Да, это был сущий ад! Моя тихая мать отпускала отчиму оплеуху за оплеухой, он отвечал ей тем же. Прибежали соседи и разняли их, но мать, потеряв свое обычное уважение к соседям, попросту выгнала их из комнаты, не стесняясь в выражениях.
— Хвастливые обезьяны! Грязнули! Пошли вон! — вне себя от ярости кричала она.
В тот же день о скандале знал весь фабричный поселок.
На суд вместо матери пошел ее брат, и оба преступных любовника — отчим и бедная женщина, имевшая уже четверых незаконнорожденных детей, — были рады, что хоть не угодили в тюрьму.
— Тебя-то следовало посадить, — заявила мать отчиму. — Скажи спасибо Альме, что избавился от тюрьмы. Я работала с ней и знаю, как ей трудно приходится. Но если ты будешь продолжать в том же духе, кончишь больницей! И уж придется тебе там поваляться! Слышишь?
— И это говорит моя жена! — воскликнул отчим, которому ничего не стоило прикинуться несчастным, когда это было необходимо.
— Да, это говорит твоя жена, — решительно повторила мать. — Подумай о том, как ты поведешь свою «благородную» тетушку, ту самую, что сидит чуть ли не на одном стуле и уж во всяком случае на одном стульчаке с женой священника, и всю свою милую родню к Альме в Южное предместье, где она живет теперь со своими детьми, — ей ведь пришлось уйти с фабрики, — и покажешь им своего последнего ребенка. Думаю, это будет полезно вам всем.
Отчим сдался и замолчал, а мать высказала ему все, что накипело у нее на душе.
На другой день мать отправилась в город за ребенком, которому исполнилось уже полгода. Но малышка не осталась у нас, потому что, как только отчим ее увидел, он стал кричать и ругаться, словно сумасшедший, опять сбежались соседи, и матери пришлось отнести девочку обратно.
Тем временем история с учительницей шла своим чередом.
Чулочная спица не давала ей покоя. Мне пришлось смириться и стать послушной. Фрекен тиранила меня целую неделю. Во время уроков я должна была стоять возле ее стола, и каждую перемену она заставляла учеников кричать хором: «Скажи правду! Скажи правду!»
Я не ела, не спала, а дома продолжались скандалы из-за суда и незаконного ребенка, и меня совсем не замечали. Каждый день я с радостью убегала от домашних ссор в школу, надеясь, что учительница забудет наконец про спицу. Но не тут-то было! Мне по-прежнему приходилось подниматься со скамьи и стоять возле ее стола.
— Признайся, и мы начнем читать утреннюю молитву!
Я молчала.
— Ну, раз так, ты не смеешь молиться с нами! Незачем тебе и складывать руки!
Ребят начало разбирать любопытство. Что же я в конце концов сделала со спицей? Может, уколола ею кота? Или взрослого человека? Они никак не могли понять, почему из-за простой спицы поднялся такой шум. Должно быть, здесь пахнет по меньшей мере покушением на убийство! А я не спешила объяснить, в чем дело, я только молчала, а дома по ночам плакала на своем диване. Тем временем в школу проникли слухи о незаконном ребенке отчима. Как-то раз на этой страшной неделе, когда я, по обыкновению, сидела во время перемены в классе, одна из девочек просунула в дверь голову и сказала ехидным тоном:
— А завтра ты останешься дома и будешь нянчить свою сестру.
Это была Анна, дочь мастера. У нее еще не выпали молочные зубы, они торчали во рту, как маленькие лопаточки; волосы ее были взъерошены. Сбоку на красной ленте висела вышитая даларнская сумочка для носового платка. Я всегда завидовала Анне, потому что у нее была эта сумка. У меня ведь такой никогда не будет. Эти красивые сумки носили почти все девочки — разумеется, если у их родителей хватало денег. Такие же сумочки были у мартышек бродячего шарманщика. Они висели прямо на черной шерсти. Мне показалось, что зубастая Анна, строившая мне в дверях гримасы, похожа на чертову мартышку.
Читать дальше