Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

Роскошные колесницы, дорогое убранство коней, веявшие в воздухе опахала, сверкавшее везде золото, блеск драгоценных камней в уборе Асенефы – все это ослепляло толпу своим великолепием.

– Да здравствует адон! Да здравствует псомпфомфаних великий, кормилец Египта! – дрожал воздух от взрывов народного восторга.

Шествие двинулось к Нилу. Это Иосиф ехал встречать своего отца Иакова и своих братьев со всем племенем Израиля.

– Мы скоро увидим дедушку! – радостно болтали Манассия и Ефраим.

Скоро торжественное шествие, сопровождаемое толпами египтян, переехало на плавучих платформах через Нил, на том берегу которого шла вечная работа, нагрузка на плоты гранитных плит, предназначавшихся для возведения в Мемфисе и в «городе мертвых» храмов, пирамид и обелисков.

Черные арабы, производившие погрузку камня, тянули со стоном свою нескончаемую песню:

Иосиф, услыхав заунывное пение черных невольников, остановился и велел позвать к себе начальника мацаев.

– Поди и объяви невольникам, – сказал он главе мемфисской полиции, – что адон Иосиф освобождает их от работы на три дня. Скажи им, чтобы они шли к моему двору, и пусть мой домоправитель Рамес заколет для них достаточно от стад дома моего и угостит их обильною трапезою и вином во здравие моего отца, великого старца Иакова.

Шествие двинулось дальше при радостных возгласах осчастливленных невольников и продолжало поход по пути, ведущему в Идумею и Ханаан. Стук колесниц по каменистым возвышенностям Мокаттама, ржание коней, звон бубенчиков, щелканье в воздухе бичей возниц – все это далеко разносилось по пути торжественного шествия. Но едва Нил, Мемфис и его храмы и дворцы скрылись за холмами Мокаттама и виднелись еще на западном горизонте синеватые массы великих пирамид Хеопса-Хуфу и Хефрена-Хафра, как впереди показался караван верблюдов. Завидев его, несколько скороходов, размахивая в воздухе своими тростниковыми жезлами, бросились вперед, чтобы удалить с пути шествия торжественного кортежа встречный караван неведомых измаильтян.

Караван отошел в сторону и остановился. Вожаки его также почтительно выстроились каждый около своего верблюда. С передового из них сошел на землю, по-видимому, начальник каравана, красивый средних лет мужчина с пантеровой богатой шкурой на плечах и с золотыми кольцами и запястьями на руках. Копье его и щит сверкали золотой отделкой. Когда колесница Иосифа поравнялась с этим представительным измаильтянином и глаза Иосифа и измаильтянина встретились, Иосиф вздрогнул.

– Останови коней, – тихо сказал он своему вознице.

Колесница Иосифа остановилась. Приостановилось и все шествие.

– Мир тебе, благородный Баал-Мохар! – проговорил Иосиф измаильтянину.

Тот, видимо пораженный словами знатного египтянина, которого он принял за самого фараона, молчал, почтительно приложив руку к сердцу и припав на одно колено.

– Подойди ко мне, благородный Баал-Мохар! – снова проговорил Иосиф. – Не бойся, подходи.

Измаильтянин нерешительно приблизился к колеснице Иосифа.

– Не узнаешь меня, благородный Баал-Мохар? – ласково спросил последний.

– Прости меня, великий фараон, – робко отвечал измаильтянин, снова припадая на одно колено, – глаза мои в первый раз видят пресветлое солнце Египта, сына Амона-Ра.

– Я не фараон, – улыбнулся Иосиф. – А не припомнишь ли ты, благородный Баал-Мохар, как ровно двадцать пять лет тому назад, проходя со своим караваном из своей земли в землю египетскую, ты и твой старый каравановожатый Бен-Гури, в пределах Ханаана, в полях Дофиама, купили у ханаанейских пастухов отрока Иосифа и, отведя его в землю египетскую, продали архимагиру Путифару? Не припомнишь?

– Помню, великий господин, – отвечал измаильтянин.

– Я – тот бывший отрок Иосиф, проданный вами Путифару, – сказал Иосиф.

Изумление и испуг выразились на бронзовом лице измаильтянина. Он робко поднял глаза, и глаза его встретились с глазами Иосифа. Он узнал эти глаза, ясные, как у младенца, и неотразимые, как у льва: таких удивительных глаз он не видел ни в одной из стран, по которым он скитался со своими караванами, ни в Финикии, ни в Ханаане, ни в Идумее и Мадиаме, ни во всей земле египетской… Это его глаза – глаза того отрока, которого они когда-то купили за двадцать злотниц в Дофаиме и потом продали в Египет.