Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

— Да нет, что вы, абсолютно ничего, во всяком случае сейчас.

— Ах, прекрасно, прекрасно, а я полагал, что… Но давайте сперва прокатимся по городу…

Старая коляска, запряженная вялой лошадью, с кучером в феске — идеальное место для разговора без свидетелей. Мы едем по дороге через арабские предместья, по незнакомому туристам Порт-Саиду. Из переулков, кишащих людьми, доносится специфический запах, который я узнал впервые, когда Петрос поджег на моих глазах порцию гашиша.

Гашиш курят во всех арабских кофейнях все местные жители — от служащих полиции до портовых кули. Хозяин кофейни должен лишь заплатить небольшой штраф и время от времени тайно выдавать кого-либо из поставщиков наркотиков, чтобы его самого не трогали.

Мы останавливаемся перед кофейней, наводненной клиентами, которые сидят группами за пустыми столами, перед стаканами с водой. Некоторые из них явно обсуждают какие-то дела. Другие со скучающим видом, хмуро глядят на прохожих. Кое-где виднеются чашки мавританского кофе, и повсюду дымятся наргиле [24] Наргиле — восточный курительный прибор, разновидность кальяна. ( Примеч. пер. ) , которые местные официанты в длинных полосатых рубашках и грязных нагрудных фартуках подпитывают угольками. Это типичная египетская кофейня, которую посещают греки-маклеры, проворачивающие темные делишки. Здесь всегда можно найти нужных людей, ибо египетские греки просиживают в кофейнях с полудня до полуночи.

Мы входим и садимся за столик. Мой спутник приветствует других клиентов с видом завсегдатая. Он заказывает наргиле и погружается в раздумье, вдыхая дым табачных листьев и перебирая янтарные четки, подобно окружающим нас людям.

Я же чувствую себя не в своей тарелке, изо всех сил стараясь не показывать вида.

В этом заведении, в отличие от других арабских кабачков, не слышно запаха гашиша. Кажется, что если бы какой-нибудь шутник вздумал произнести это слово вслух, то ответом ему было бы ледяное молчание присутствующих. Однако все они кормятся именно этим промыслом: здесь собираются перекупщики, мелкие контрабандисты, хитроумные комбинаторы, спускающие немыслимые состояния ради какой-нибудь крохотной сделки. В основном это ленивые и трусливые любители разгульной жизни, предпочитающие сомнительные барыши честно заработанным деньгам. Им достаточно провернуть какое-то дельце, чтобы безбедно существовать несколько недель, беззаботно прожигая жизнь на террасе своего излюбленного кафе.

Александрос, видимо, слеплен из того же теста. Однако, поскольку меня направили к нему честные греческие труженики, он должен чем-то отличаться от окружающих нас безучастных отбросов общества. Меня забавляет презрение, с которым он говорил о своих собратьях, похожих на него как две капли воды. Он предупреждает меня о том, что никому из них нельзя доверять, ибо все они, по его словам, являются осведомителями полиции.

Итак, я не должен ни с кем делиться своими планами. Только он поможет мне связаться с надежными покупателями. Мы условились встретиться в Суэце, куда я прибуду с моим грузом, 18 августа. Я назначаю эту дату с неподражаемым апломбом, как будто могу точно рассчитать, сколько времени понадобится, чтобы преодолеть тысячу двести шестьдесят миль Красного моря против сильного северо-восточного ветра на обыкновенном паруснике водоизмещением в двенадцать тонн.

Наш пароход продолжает плавание в сторону юга, медленно продвигаясь вдоль пустынных берегов канала.

Незнакомец — плохо одетый угрюмый человек — ест в одиночестве на краю стола. Видимо, он сел на судно в Порт-Саиде, ибо раньше я его не видел. Судя по одежде, это не пассажир, и вдобавок он держит свой чемодан при себе. Это электрик, который займется ночью прожектором, установленным на баке. Я завязываю с ним разговор, и он любезно отвечает мне на скверном французском, не переставая жевать и резать хлеб своим перочинным ножом. Этот старый итальянец похож на короля Виктора-Иммануила.

Он «обслуживает канал» уже пятнадцать лет. Наверное, в его памяти хранится масса интересных страниц прошлого, и мне не терпится их перелистывать. После обеда я предлагаю ему ликер и сигары и, как только между нами устанавливается контакт, непринужденно спрашиваю напрямик, выпустив в потолок струю дыма:

— Сколько сейчас стоит гашиш?

Итальянец хлопает ресницами и в испуге озирается по сторонам. Но рядом никого нет, и его глаза загораются. Мой уверенный тон внушает ему мысль, что я — «из своих», ведь если бы я был стукачом, он бы это знал.