Йоан Славич - Избранное

— У меня есть все метки стад Ликэ; это нарезанные кусочки кожи, нанизанные на проволочное кольцо. Он сам дал их мне, — сказал Гицэ уже более спокойным голосом.

— Ах, так! — воскликнул комиссар. — Он дал вам метки своих стад! А не приходилось ли вам получать от него свиней, на которых не было ни одной из этих меток?

— Случалось! — ответил Гицэ решительным тоном человека, сжигающего свои корабли. При этом он бросил взгляд на Пинтю, как будто хотел сказать: «Я для тебя это говорю».

Спокойствие Гицэ начинало выводить комиссара из терпения.

— А разве вы не знаете, — бросил он раздраженно, — что воры только с ворами знаются, а закон наказывает и того, кто принимает краденое.

Гицэ снова бросил взгляд на Пинтю и, поймав выражение гнева в его глазах и нахмуренных бровях, поднял голову и поправил на себе одежду, чувствуя, как на его висках медленно набухают вены.

— Господин комиссар, — сказал он спокойно, — не угрожайте мне, потому — не за что. Верно, я взял метки у Ликэ, чтобы при случае сообщить ему, не гнали ли мимо корчмы свиней, украденных из его стада. Верно и то, что, когда он давал мне свиней, которые казались мне подозрительными, я не пришел сюда доложить вам об этом. Не попрекайте меня! — продолжал он с жаром. — А не то я сам попрекну вас! Если вы не умеете очистить дороги от злых людей, к каким вы причисляете Ликэ, то будьте, по крайней мере, справедливы и не нападайте на тех, кого вы все равно оставляете в беде.

Гицэ жалел, что высказал это комиссару, и, произнося эти слова, в душе бранил себя, зная, что они рассердят комиссара. Он был, однако, не в силах совладать с собой. Ведь когда-нибудь ему нужно было высказать мысли, которые он так долго вынашивал в сердце, и лучше было сделать это теперь, перед лицом Пинти, который должен наконец все узнать.

Но Пинтя продолжал недоумевать, ведь он так и не узнал того, что ему было нужно. А кое-что другое он узнал только теперь, потому что Гицэ оказался припертым к стене, а не раньше, когда они оставались вдвоем.

Комиссар покраснел как рак и едва не бросился с кулаками на Гицэ; однако он чувствовал, что теперь корчмарь попался и с ним можно поиграть, как кошка с мышью.

— Понимаю, — сказал он, сдерживаясь. — Вы подружились с Ликэ лишь потому, что находились в трудном положении. Впрочем, меня мало интересует, почему вы с ним подружились; достаточно знать, что вы одного поля ягоды. А что, Ликэ всю ночь оставался один?

— Нет, — отвечал корчмарь, вновь собираясь с силами. — Вскоре после того как свечерело, к нему пришли мужчина и женщина.

— Вскоре после того как свечерело? Припомните-ка лучше: не ближе ли это было к полуночи?

— Я только что лег, — растерянно отвечал Гицэ.

— Вы только что легли?.. — повторил комиссар. — Почем я знаю, когда вы привыкли ложиться. Но пусть будет так. Кто был этот мужчина?

— Не знаю.

— Может быть, это был Рэуц, уехавший с вечера?

— Нет, — твердо ответил Гицэ.

— Ладно! — продолжал нетерпеливо комиссар. — Что же, мужчина и женщина оставались у Ликэ до утра?

— Нет. Они вскоре ушли.

— Вскоре?.. Припомните-ка хорошенько. А не случилось ли это на рассвете?

— Я только что задремал, — как-то испуганно пробормотал Гицэ.

Несколько минут все трое стояли в недоумении; казалось, они что-то где-то услышали и пытались дать себе отчет, что именно и где. Гицэ, ничего не зная о показаниях Марца, не понял, куда метит своими вопросами комиссар.

Пинтя же и комиссар после показаний этих двух лиц старались разобраться в словах Гицэ.

Комиссар из показаний Марца сделал вывод, что Бузэ Руптэ и Сэилэ Боарул напали на арендатора вечером, а Рэуц пришел в полночь сообщить Ликэ о происшедшем и, быть может, принес часть похищенных вещей; он считал, что Гицэ умышленно говорит неправду. Подойдя ближе и сурово посмотрев ему в глаза, он спросил:

— Значит, человек, который пришел с женщиной, был не Рэуц? Он пришел вечером как раз в то время, когда арендатора грабили, и вскоре ушел из корчмы?

Услыхав этот вопрос, Пинтя шагнул вперед, чтобы Гицэ мог видеть его прямо перед собой, провел рукой по лбу и нахмурил брови. «Если все это так, — сказал он себе, — то, значит, Ликэ ушел, напал на арендатора и снова вернулся в корчму. А Гицэ оклеветали». С этой мыслью он посмотрел прямо в лицо Гицэ и сделал ему знак ответить: «да».

— Я не могу в этом поклясться, — сказал Гицэ, хотя и понял знак Пинти. — Я стоял у окна и, может быть, плохо расслышал и не все разглядел. Возможно, что это был и Рэуц. Я уснул, прежде чем они ушли, и не могу точно сказать, когда именно это было.