Йоан Славич - Избранное

«Нацл, — обратилась я к нему, — не лучше ли будет, если вы отложите карты и немножко отдохнете, поспите, а потом снова можете начать…» Сказала я это тихо, ласково, словно ребенку. А он? И не слышит, и не видит! Ну, думаю, ладно! — Персида еще раз поглядела вокруг. — Ты меня еще узнаешь! Я не спешу, не тороплюсь, но и на попятную тоже не иду. Если я знаю, что я права, тут уж меня ничем не собьешь. Что же мне оставалось делать? Только одно: отобрать у них карты да и сжечь. Зная, что несколько колод лежат в буфете, я потихоньку достала их оттуда и спрятала. Потом подошла к столу, собрала карты и бросила в печку. Ты же знаешь Нацла: когда он приходит в ярость, не вспыхивает, а начинает хохотать. Увидев, как я бросаю карты в огонь, он рассмеялся и полез в шкаф за другой колодой. Увидев, что карт на месте нет, он подошел и тихо сказал: «Не позорь меня. Люди проиграли и могут сказать, что все это я нарочно подстроил, чтобы не дать им возможности отыграться». «Мне все равно, что они скажут. Я знаю, что так лучше — и все!» «Дай мне карты, — говорит он мне, — а не дашь, я все здесь перебью. Я здесь хозяин!» «Хозяин-то ты хозяин, но не мне и не моей воле!» Ну, ладно! — Персида перевела дух, — это нужно видеть собственными глазами, чтобы понять, почему нельзя жить с этим сумасшедшим. Я понимаю, когда человек в слепой ярости все бьет, колотит, крушит, уничтожает. Но если он в здравом уме и полном сознании, как и мы теперь, только ради того, чтобы меня напугать, бьет кулаком по буфету, так что стекла разбиваются вдребезги?! Ты ведь знаешь, Трикэ, что меня не запугаешь! Поняв, что карт я ему не дам, он подошел к большому зеркалу и его разбил вдребезги. Ну, что с ним поделать? Он здоровый, как бык, одной мне его не унять, а все остальные только смеются, им, видишь ли, приятно видеть, что он творит.

— Дала бы ты этому негодяю карты, — воскликнула Марта, — и пусть себе играет с богом!

— Избави бог! — возразила Персида. — «Утихомирься, Нацл! — говорю я ему. — А то, хоть я и женщина, но отхлещу тебя по щекам на глазах у этих людей, а там будь что будет!»

— Плохо ты сделала, — опять вмешалась Марта.

— А что мне оставалось делать?! Все же лучше было самим подраться, чем позволить ему все переломать в доме. Как-никак я была не одна: Банди на моей стороне и всегда мне придет на помощь, да и остальные не будут глазеть, разинув рот, если мне придется совсем плохо. Поэтому я и бросилась, чтобы остановить его. А он все улыбается и говорит: «Не подходи, а то я не знаю, где остановлюсь, если начну. С меня довольно, я сыт по самое горло. Ты, — говорит, — наказание божье! На тебе проклятие: кто к тебе ни прикоснется, у того жизнь идет прахом. Вот смотри! — говорит он мне, показывая на Банди. — Только он за тебя и держится, этот выродок, этот ублюдок, которого даже отец знать не захотел. А другие все бросили тебя, и мать твоя, и брат. Я дал денег, чтобы он откупился от солдатчины, а он к тебе даже не заглянет…»

Трикэ вскочил, намереваясь тут же бежать.

— Погоди, — остановила его Персида, — ведь ты еще всего не знаешь. Услышав эти слова, Банди, мой добрый мальчик, молча подскочил к нему и укусил за ухо. Я тоже подскочила и, что там было потом, уже не помню… Вот посмотри! — Персида стала засучивать рукава, показывая синяки на руках. — Полюбуйся! — И она без всякого стеснения приподняла подол, показывая кровоподтеки на икрах. — У меня все тело такое! Ладно, ничего! Поболит и перестанет. На живом человеке все заживет. Вот не буду с ним жить, все и пройдет. Но вот позор, на который он выставил меня, нужно смыть! Он должен знать, что ни ты, ни мама не бросили меня, а если вы и не ходили ко мне, то только из-за него. Он теперь остался дома один и продолжает все крушить и ломать… Это урон, Трикэ, разорение, но мне все равно, но вот позор нужно смыть. Ты должен пойти со мной.

Марта сделала знак, чтобы Трикэ никуда не ходил, и тот застыл на месте. Ему было стыдно, и он дорого бы дал, чтобы Султаны, этой невинной еще девочки, не было здесь, но не мог даже двинуться с места.

— А позор, который ты на нас навлекла? — заговорил он наконец. — Это правда, Персида, что ты приносишь несчастье всем, кто рядом с тобой. Твой грех, тебе и искупать его.

Персида стояла как каменное изваяние среди взиравших на нее с состраданием людей, когда на пороге появилась Мара.

Узнав о том, что произошло, она бросилась в корчму, а оттуда побежала вслед за Персидой.

Персида вышла из оцепенения. Мать всегда матерью и останется.

— Что, ты и теперь еще не сыта им по горло? — спросила Мара.