Йоан Славич - Избранное

Трикэ хлопал глазами, словно с неба свалился.

Такое никогда не приходило ему в голову, да и сейчас не могло бы прийти. Это невозможно! Нет, дочка Бочьоакэ вовсе не для него. Слугой ей быть — это еще можно, но мужем — никогда!

— Тебя обманули, мама! Их дочка не для меня. Если даже они будут отдавать ее за меня, все равно она мне не нужна. Не желаю я родниться с Бочьоакэ! — и как бы в порыве отчаяния, он продолжал: — Не знаю, что себе думает Бочьоакэ, но жена его, как я знаю, вовсе не для дочки, а для себя хочет держать меня.

И это знала Мара, только представлялось ей все это иначе.

— Цыц! Держи язык за зубами. Парень ты молодой и не должен навлекать позора на дом своего хозяина. Она не единственная мать, которая выдает дочку за парня, который нравится ей самой. Улещай ее, как можешь, пока не отдаст тебе дочь, а потом плюнь ей в рожу и получишь тещу, которая будет тебя бояться и не станет ездить на твоей шее. Будь, Трикэ, умным: Султана — девочка хорошая, красивая, и с приданым, войдешь ты в хороший дом и, если ты мужчина, сможешь из нее веревки вить.

— Ничего мне не надо! — отвечал Трикэ. — Не хочу только быть у них рабом и прошу тебя спасти меня от них.

— Глупости! Подумай немножко, пошевели мозгами. От такого счастья не бегают.

— Мама! — воскликнул сын. — Не толкай меня на грех! Запутаюсь я в дурной связи с хозяйкой!

— Не дам ни гроша! — упорствовала Мара. — Ну и спутаешься — не велика беда! Чего ты теряешь? Позор не мой, не твой, а ее! Как говорят, лишь бы собаки не брехали!

Трикэ чувствовал, что он пропал.

Но это было только начало.

Марта, которую Трикэ оставил в самом отвратительном душевном состоянии, была не из тех людей, которые сидят сложа руки, когда у них что-то горит.

Она знала, что Трикэ ни гроша не получит от своей матери, и, в конце концов, ей было глубоко безразлично, выколотит он из нее что-нибудь или нет. Но она ужасно боялась, как бы Трикэ не проговорился о ней, если у него с матерью зайдет речь о замыслах Бочьоакэ в отношении дочери.

Ее бросало в дрожь и волосы на голове вставали дыбом при одной только мысли об этом.

Но вовсе не потому, что она чувствовала себя виноватой. В ее представлении то, что она делала, и то, что еще предполагала сделать, вовсе не было грехом. Всем этим она занималась, будучи еще девицей на выданье, и никогда не чувствовала никаких угрызений совести. А с какой стати, собственно говоря, их испытывать?! Любовь, как ей было известно, есть греховная и безгрешная, так вот это была безгрешная любовь, за которую нечего стыдиться, будь Трикэ даже ее зятем. Если Марта и стыдилась, то только того, что перед таким молоденьким парнишкой, как Трикэ, обнаружила свою слабость и что нет у нее такого самообладания, как прежде. Так совершенно случайно, неожиданно, сама того не желая, упала она совершенно слепо в его объятия и вот теперь не знала, на чем должна остановиться.

Ей становилось дурно, когда она чувствовала, что не в состоянии сказать «нет», когда он говорит «да». Как же она сможет жить с ним под одной крышей, не заходя все дальше и дальше в любовной игре.

«Нет, это совершенно невозможно, чтобы он еще и моим зятем стал», — думала Марта.

Ее материнское сердце болело, но сердце женщины как бы шептало ей: «Она-то сумеет, но вот ты-то другого найти не сможешь!»

После того, как вернулась Симина и доложила, что ждала больше часа, но того, чтобы Трикэ прошел в дом к своей матери, не видела, Марта тоже отправилась спать.

— Ну, — обратилась она к Бочьоакэ, которого разбудила своим ворчаньем, — что ты теперь скажешь о своем Трикэ? Разве я не говорила, что не домой он ходит? Симина вернулась, а его и в глаза не видала.

Бочьоакэ был раздосадован. Верить в это ему не хотелось, но и вступать в спор с женой из-за Трикэ он не мог. Ну и что, в конце-то концов, он ведь парень!

— Трикэ никогда не врет, — защищал его Бочьоакэ. — Он пошел к матери, только, видно, сбился с дороги.

— Как раз про это и я говорю! — подхватила Марта. — Избавь меня бог от зятя, который отправляется к матери и ночью сбивается в пути.

— Как будто другие лучше! — буркнул Бочьоакэ и повернулся лицом к стене.

Однако утром он остановил Трикэ в укромном уголке, чтобы спросить, где тот был перед тем, как отправиться к матери.

Трикэ застыл как пораженный громом, ему хотелось провалиться сквозь землю, бежать на край света.

Видя, что парень совсем растерялся, Бочьоакэ больше не сомневался в том, что жена его права. И ему было неприятно, что он задал такой вопрос.