Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

— Которая из них? — спросила крестница.

— Вторая. Исмения.

— Та, что собиралась замуж за дантиста?

— Да, она.

— А-а-а!..

В это «а-а-а», протяжное и глубокое, она вложила все, что хотела сказать по этому поводу. Она понимала, в чем состоит горе Исмении, но при этом лучше Куарезмы осознавала его причину — вбитое в голову каждой девушки представление о том, что нужно выйти замуж любой ценой: замужество становилось центральным событием и смыслом всей жизни, оставаться незамужней было оскорбительно и позорно.

Замужество больше не связано ни с любовью, ни с материнством: это всего лишь замужество, ничего не значащая вещь, не порожденная ни нашей природой, ни нашими потребностями. Исмения, с ее слабым, ограниченным умом и недостатком жизненной энергии, после исчезновения жениха уверилась в том, что теперь она никогда не выйдет замуж, и все глубже погружалась в отчаяние.

Колеони, полный сочувствия, внимательно выслушал рассказ. В душе он был добрым человеком. Сколачивая состояние, он вел себя жестко и сурово, но, разбогатев, стряхнул с себя жесткость, так как понял: добрым можно быть лишь тогда, когда за тобой стоит та или иная сила.

В последнее время майор, одолеваемый нравственными мучениями, несколько утратил интерес к Исмении; но даже если он не отводил дочери Алберназа особое и постоянное место в своих размышлениях, то все же уделял ей часть доброты, с которой относился к людям вообще.

Он не задержался надолго у кума, рассчитывая до возвращения в Кажу побывать в казарме своего батальона. Там он хотел выхлопотать себе небольшой отпуск, чтобы навестить в «Покое» сестру — та писала ему трижды в неделю. Новости не содержали ничего тревожного, но все же ему нужно было увидеть ее и Анастасио — тех, с кем он прожил столько лет. Ему не хватало этих знакомых лиц, вид которых, возможно, вернул бы ему душевный мир и покой.

В последнем письме от госпожи Аделаиды была фраза, заставившая его улыбнуться: «Старайся не подвергать себя опасности, Поликарпо. Будь осторожен». Бедная Аделаида! Она думает, что от пуль можно укрыться так же легко, как от дождя?..

Казарма по-прежнему помещалась в здании, расселенном по санитарным соображениям, на границе Сидади-Нова. Как только Куарезма появился из-за угла, часовой издал громкий возглас и изо всех сил стукнул прикладом ружья. Куарезма вошел и снял котелок: он был в штатском и опасался, что цилиндр может ранить республиканские чувства «якобинцев».

Во дворе хромой инструктор обучал новых добровольцев. Его величественные и протяжные крики «На плеее… чо! Крууу-гом! Марш!» поднимались к небу и долго отдавались эхом, отражаясь от стен старого здания. Бустаманте был в своей каморке, больше известной как «кабинет». Бутылочнозеленый мундир с золотыми петлицами, отороченный по краям темно-синей тканью, сидел на нем безупречно. С помощью сержанта Бустаманте разбирал записи в казарменном журнале.

— Красными чернилами, сержант! Согласно распоряжению 1864 года.

Речь шла об исправлении или о чем-то подобном.

Увидев входящего Куарезму, командир воскликнул с сияющим видом:

— Майор, вы все предвидели!

Куарезма спокойно положил шляпу и отпил воды. Подполковник Иносенсио объяснил, чему он радуется:

— Знаете, что мы выступаем в поход?

— Куда?

— Не знаю… Я получил приказ из Итамарати.

Он никогда не говорил «из Генерального штаба» или «от военного министра» — только «из Итамарати», то есть от президента, от главнокомандующего. Похоже, таким образом он придавал больше значения себе самому и своему батальону, выставляя его чем-то вроде гвардейской части, любимой и обласканной диктатором. Куарезма не испытал ни удивления, ни досады. Он понял, что об отпуске теперь можно забыть, и, кроме того, надо будет изучать труды, посвященные не артиллерии, а пехоте.

— Вам известно, что вы командуете батальоном?

— Нет, подполковник. А как же вы?

— Нет, — ответил Бустаманте. Он пригладил разноцветную бородку и скривил рот влево. — Мне надо закончить организационную работу, я не могу… Не переживайте, позже я присоединюсь к вам…

Когда Куарезма вышел из казармы, уже вечерело. Хромой инструктор все еще кричал, громко, величественно и протяжно: «На плеее… чо!» Часовой не смог стукнуть прикладом, как в прошлый раз, поскольку заметил майора, когда тот уже был далеко. Куарезма направился в город, рассчитывая зайти на почту. Слышались редкие выстрелы. В «Кафе ду Рио» люди в рединготах, как и раньше, обменивались мнениями о том, как добиться окончательного упрочения республики.