Гертруда Стайн - Автобиография Элис Б. Токлас

Я все ходила и ходила и глядела на толпу, я и не думала что на свете может быть столько разных мужчин которые пишут и разглядывают картины. В Америке, даже в Сан-Франциско, я привыкла видеть на выставках женщин и небольшое количество мужчин, здесь же были мужчины, мужчины, мужчины, изредка мужчина с женщиной но чаще трое или четверо мужчин и женщина при них, а иногда пятеро или шестеро и с ними две женщины. Позже я привыкла к этим пропорциям. В одной из таких групп из пятерых или шестерых мужчин и двух женщин я заметила чету Пикассо то есть Фернанду и узнала ее по характерному жесту, указательный палец поднят вертикально вверх и на пальце колечко. Как я потом узнала указательный палец у нее как у Наполеона той же длины что и средний если не длиннее, и когда она волновалась, что бывало не слишком часто, поскольку Фернанда флегма, указательный палец тут же взмывал вверх. Я подождала немного чтобы не встревать в разговор где Фернанда и Пикассо были два противоположных полюса внимания, но в конце концов набралась смелости сделать шаг вперед и привлечь ее внимание и сказать чего я от нее хочу. Ах да, милейшим тоном сказала она, Гертруда передала мне вашу просьбу, я с удовольствием стану давать вам уроки, вам и вашей подруге, вот только ближайшие несколько дней я буду страшно занята переезжаю на новую квартиру. В конце недели Гертруда собирается меня навестить, если вы и ваша подруга составите ей компанию там обо всем и договоримся. По-французски Фернанда говорила с большим изяществом, соскальзывая правда время от времени на монмартруа, так что мне было трудно ее понимать, но она получила какое-то педагогическое образование, голос у нее был просто прелесть и она была очень очень красивая и прекрасно сложена. Она была крупная женщина но не слишком крупная и была в ней этакая истома и маленькие округлые руки общая черта часть шарма всех французских женщин. Досадно что в моду вообще вошли короткие юбки потому что до того никто и думать не думал о крепких французских ногах среднестатистической француженки, а только о красоте ее округлых маленьких ручек. Я согласилась на предложение Фернанды и откланялась.

На обратном пути туда где сидела моя подруга я начала понемногу привыкать если и не к картинам то к публике. Я начала замечать ее типические черты. Много лет спустя, то есть несколько лет назад, когда умер Хуан Грис, которого мы все очень любили (после Пабло Пикассо он был ближайшим другом Гертруды Стайн), я слышала, как она сказала Браку, они стояли рядом на похоронах, кто все эти люди, их так много и лица такие знакомые а я и понятия не имею кто они такие. А, ответил Брак, это же вся та публика которую ты привыкла видеть на выставке независимых и на осеннем салоне и ты видишь эти лица по два раза в год, из года в год, вот потому-то они все и кажутся тебе такими знакомыми.

Дней десять спустя мы с Гертрудой Стайн отправились на Монмартр. Я оказалась там впервые и полюбила тамошние места раз и навсегда. Мы и сейчас время от времени там бываем и всякий раз у меня возникает то же чувство нежного и радостного ожидания как в первый раз. Это место где всегда стоишь и ждешь, не чего-то что непременно должно произойти, а просто так. Обитатели Монмартра почти никогда не сидели на месте, они стояли и это было наверное ничуть не хуже чем сидеть на стульях, потому что стулья во французских гостиных к сидению в общем-то не располагают. Итак я отправилась на Монмартр и начала привыкать к неизменному тамошнему стоянию. Сперва мы отправились навестить Пикассо а потом отправились навестить Фернанду. Теперь Пикассо терпеть не может ходить на Монмартр, он и думать-то о нем не очень хочет не то что говорить. Он даже и с Гертрудой Стайн говорит об этом не слишком охотно, в те времена там было много всякого что задевало его испанскую гордость а конец его монмартрского периода и вовсе был сплошь одна горечь и разочарование, а на свете нет никого несчастней разочарованного испанца.

Но в те времена он был на Монмартре как рыба в воде и жил на рю Равиньян.

Мы отправились к Одеону и сели там на омнибус, то есть сели на империал одного из тех старых добрых конных омнибусов которые ходили быстро и точно по расписанию через весь Париж и вверх по склону холма на пляс Бланш. Там мы сошли и стали взбираться вверх по довольно крутой улочке, сплошь застроенной по обеим сторонам магазинчиками где продавалась всякая еда, рю Лепик, а потом повернули за угол и принялись карабкаться по вообще едва ли не отвесной крутизне и вышли на рю Равиньян, теперь это место называется пляс Эмиль-Годо, но в остальном там ничего не изменилось, и ступеньки все так же ведут вверх к маленькой ровной площадке с деревьями, деревьев немного но они очень милые, а на углу человек занимается какой-то плотницкой работой, когда я там была в последний раз совсем недавно на углу человек все так же точно занимался плотницкой работой, и маленькое кафе прямо перед лестницей они там все обычно ели, и оно никуда не делось, а по правую руку невысокое деревянное здание где студии, и оно тоже никуда не делось.