Одна из глав в Становлении американцев так и начинается: я пишу для себя и чужих.
Она родилась в Аллегейни, штат Пенсильвания в очень добропорядочной буржуазной семье. Она часто повторяет слава богу что мои родители не были интеллектуалы, тех кто проходит у нее по разряду умствующей публики она терпеть не может Мне всегда казалось довольно странным что человек с ее связями и она всех знает и ее все знают а восхищались ей всегда только самые-самые. Но она часто повторяет, что в один прекрасный день до них до всех, что бы они там о себе ни возомнили, дойдет что она им интересна, она сама и то что она пишет. И всегда утешает себя тем что вот газеты всегда ей интересуются. Там правда всегда одно и то же, говорит она, что пишу я просто чудовищно однако же они всегда меня цитируют, и цитируют правильно, а тех кем они восхищаются и рекомендуют восхищаться не цитируют вовсе. В некоторые самые горькие минуты жизни это служило ей утешением. Мои предложения задевают их за живое, частенько повторяет она, только они этого пока не понимают.
Она родилась в Аллегейни, штат Пенсильвания в одном доме, а домов таких было два. В одном жила ее семья а в другом семья отцова брата. Вот эти две семьи и описаны в Становлении американцев. К тому моменту как родилась Гертруда Стайн они прожили в этих домах уже около восьми лет. За год до ее рождения жены братьев они и раньше-то не слишком между собой ладили вообще перестали друг с другом разговаривать.
Мать Гертруды Стайн, маленькая милая как она ее описывает в Становлении американцев добрая но вспыльчивая женщина видеться со свояченицей отказалась наотрез. Я точно не знаю что там такое стряслось но стряслось. В общем братья которые раньше были еще и очень хорошими деловыми партнерами прекратили всякие деловые отношения, один уехал в Нью-Йорк где сперва он сам а потом и вся его родня сделались очень богатыми людьми а другой брат, это как раз семья Гертруды Стайн, перебрался в Европу. Сперва они поселились в Вене и жили там примерно до тех пор пока Гертруде Стайн не исполнилось три года. Из того времени она только и помнит как однажды когда ей разрешили посидеть на уроке вместе с братьями, домашний учитель описывал тигриный оскал и ей это понравилось и было страшно. И что в книжке с картинками которую давал ей смотреть один из братьев была история скитаний Одиссея который если садился отдохнуть то на такие стулья из гнутого дерева вроде как у них в столовой. Еще она помнит как они играли в парке где имел обыкновение прогуливаться старенький император Франц-Иосиф и порой оркестр играл австрийский гимн который ей очень нравился. Ей потом еще очень долго казалось что Франца-Иосифа так и зовут Император и никаких других людей с этим именем она не признавала.
Они жили в Вене три года, отец тем временем вернулся по делам обратно в Америку а потом переехали в Париж. Париж Гертруда Стайн помнит лучше. Помнит маленький пансион куда их отдали вдвоем со старшей сестрой и там во дворе в углу была девочка а другие девочки сказали ей не подходи к ней, она царапается. Еще она помнит что на завтрак давали тарелку супа с французской булкой а на обед она тоже помнит баранину и шпинат и шпинат ей очень нравился а баранина нет и она менялась с девочкой напротив баранину на шпинат. Еще она помнит как все трое старших братьев приехали их в этом пансионе навестить и приехали они верхом. А еще как с крыши их дома в Пасси прыгнул черный кот и напугал маму а какой-то незнакомый человек ее спас.
В Париже семья прожила год а потом они вернулись в Америку. Старший брат Гертруды Стайн прекрасно описывал те несколько последних дней когда они вдвоем с матерью ходили по магазинам и покупали все на что упадет глаз, котиковые шубы и шапки и муфты на всю семью от мамы и до самой маленькой сестренки Гертруды Стайн, перчатки дюжины пар перчаток, чудесные шляпки, костюмы для верховой езды, а в конце концов дело кончилось микроскопом и полным комплектом знаменитой французской Истории зоологии. А потом уплыли в Америку.
Этот год в Париже произвел на Гертруду Стайн огромное впечатление. Когда в самом начале войны, мы с ней тогда были в Англии и тут началась война и мы поэтому никак не могли вернуться в Париж до самого октября, мы приехали в Париж, в первый же день как только мы с ней вышли на улицу Гертруда Стайн сказала, странное дело, Париж так изменился но он такой знакомый. А потом задумчиво, я поняла в чем дело, кроме французов тут никого не осталось (тогда еще на улицах не было ни солдат ни союзников), и дети ходят в черных фартучках, и улицы видны на просвет потому что пустые, Париж такой как в детстве когда мне было три. И тротуары пахнут так же (опять повозки вместо автомобилей), тот самый запах французских улиц и французских парков я так хорошо его помню.
Читать дальше