Светолик Ранкович - Лесной царь

— Каким ветром тебя сюда занесло, Юла? — воскликнул он. — Вот тебе, побратим, и компания… Видишь, какая хорошенькая эта моя венгерочка!

— Сам ты венгр, а я чистокровная сербка! — накинулась на него гостья.

— Венгерочка, немочка — одна вера, милая, а для моего побратима ты как по заказу. Не так ли? — обратился он к Джюрице, который не отрываясь смотрел на Юлу.

— Я не прочь. Как она?..

— Не можем же мы трезвые входить в вашу компанию, сначала надо вас нагнать! — сказала Марушка и, посадив Юлу рядом с Джюрицей, подсела к Новице.

— Что скажешь, побратим, эти, видать, не шутят!..

И началась дикая, разнузданная попойка. Женщины быстро захмелели, а побратимы едва удерживались на стульях. Громко звенели стаканы, пронзительно взвизгивали и хохотали женщины, никто не помышлял об опасности. Положив руку на плечо соседки, Джюрица нашептывал ей непристойные признания, покачиваясь и роняя голову.

— Которая лучше, побратим? А? — подмигнул ему Новица, кивнув в сторону леса.

— Эта, брат, горожаночка… миром пахнет.

— А что я тебе говорил?.. Порви с тем человеком… знаешь?.. И заживем, как цари.

— Р-р-рву! — крикнул Джюрица и вскочил, чтобы обнять Юлу, но подвели ноги, он схватился за ее плечо. — Вот эта моя… моя…

Пьянствовали до утра.

Наконец все перепились: кто где сидел, там и свалился и заснул на застланном полу. Новица еще настолько владел собой, что сообразил погасить свечу, после чего тоже растянулся уже ничего не помня.

Джюрица проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Подняв голову, он недоуменно огляделся, но тотчас вспомнил ночной кутеж. Обе женщины и Новица спали тут же, на полу, тяжелым пьяным сном. Воздух в комнате был пропитан винным перегаром. От духоты, жары, смрада не продохнуть, кружилась голова, мутило.

«Ну и повеселились! Никогда еще такого не было… даже в Белграде. Этой Юле цены нет… И Новица, оказывается, напился, а если бы хотел, мог бы меня живьем доставить в уездную управу. Сейчас вижу, что он мне друг…» — рассуждал Джюрица, собираясь снова улечься, но вспомнил, что уже давно рассвело и что пора будить Новицу.

Четверо суток провел Джюрица с новыми друзьями. Днем спал на чердаке, где ему Юла устроила постель, а ночью пил да развратничал. Бешеный, дикий разгул охватил компанию, все горели желанием веселиться до упаду, насытиться, забыть обо всем.

Намерения Новицы были вполне очевидны: он задумал прибрать Джюрицу к своим рукам, привязать его к себе и отрезать от остальной ватаги. Таким образом, он занял бы место Вуйо, но чувствовал бы себя на нем гораздо прочнее и имел бы большую выгоду. Новица полагал, что ватагу следует сократить, оставив лишь несколько человек для грабежа и трех-четырех ятаков. И если бы удалось при помощи Юлы привязать Джюрицу к себе, ему бы перепало больше, чем в свое время Вуйо. Проснувшись после кутежа, он поделился своими соображениями с Марушкой:

— До этой ночи он меня немного опасался. Дурак! Мне ведь его жизнь нужней, чем ему самому.

— Ну, так ли уж?

— Именно так, милая! Тысячи будет таскать и по доброй воле отдавать нам… Я не пойду по стопам этого дурака Вуйо, жить надо весело. Пусть только Юла возьмет его как следует в руки.

— За нее не беспокойся…

— Заживем по-царски, только вы, женщины, будьте умницами!

А Джюрица, ни о чем не думая, беззаботно веселился, он считал, что гайдуку так и следует жить. Век его короток, это ясно, так надо хоть пожить в свое удовольствие. Он убедился в одном: Новица всячески его оберегает, и не без расчета, конечно.

«Он хочет денег. Что ж, хорошо, я буду приносить большие деньги, но, по крайней мере, и сам увижу от них какой-то прок. Вино, веселье, это все денег стоит. Не то что у Вуйо: давай деньги и ступай на все четыре стороны. А так жить можно!»

Наконец побратимы решили прервать пьянку, с тем чтобы Джюрица на несколько дней ушел к своим ятакам. Пить дальше было неосмотрительно, ненароком кто-нибудь мог бы и заметить.

На четвертые сутки, когда совсем стемнело, Джюрица пошел к себе в село. Лишь по дороге он вспомнил, что, ночуя последний раз у Йово, никак не распорядился насчет Станки и теперь не знает, где она. Йово сказал лишь вскользь, что она у матери: прячется по хлевам от отца, и Джюрица, занятый своими делами, вовсе о ней позабыл. Вот почему после возвращения в родные края они еще не виделись.

Джюрица ясно сознавал, что в нем нет больше прежнего тепла, прежней чистой, преданной любви к Станке; пылкая страсть, бросившая их друг к другу в объятия, угасла совсем. Вместо любви появилось что-то новое, жестокое и непонятное… Душа его, потонувшая в чаду разврата, чувствовала какое-то необычное наслаждение этой новой жизнью. Нельзя сказать, что он возненавидел Станку. Но вспоминал он о ней с досадой, будто она встала преградой на его пути… Его раздражало, что порой приходилось считаться с ней; казалось, что без Станки ему было бы вольготнее. И все-таки в конце концов он заключил: «Пускай себе… можно и так!» Впрочем, мысли его были какими-то неясными, расплывчатыми — лишь бы не думать о завтра, не заботиться о последствиях…