Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел

В нем герой почти «догнал» автора — действие романа «Домой возврата нет» начинается весной 1929 года и заканчивается во второй половине тридцатых годов. Джордж Уэббер вернулся в Штаты, вышла его первая книга, принесшая молодому писателю некоторую известность. Уэббер снова сблизился с Эстер Джек и вновь расстался с ней, теперь уже бесповоротно, не в запальчивости и сумбуре эмоций, а с глубокой печалью, с ясным ощущением, что ее мир богатых и праздных людей, бизнесменов, модных пророков, претенциозных лжехудожников, снобов и болтунов глубоко чужд и опасен ему как писателю. Неторопливо, с мельчайшими подробностями, словно любуясь «совершенством форм» этого буржуазного бытия, пишет Вулф-сатирик историю одного фатального дня в доме миссис Джек, посвятив ему десять глав — центральную часть книги. Происходит крах биржи, и это событие, не сразу и не всеми оцененное по-настоящему, все расширяющимися концентрическими кругами охватывает жизнь нации. Джордж посещает Либиа-Хилл, еще недавно объятый спекулятивным ажиотажем, — теперь это мертвый город, город самоубийц и отчаявшихся безработных. Когда экономическое положение в стране несколько стабилизируется, Уэббер уезжает в Германию, где уже переведена его книга и где его встречают с распростертыми объятиями. Все это довольно точно следует за личным опытом Томаса Вулфа. Чувство «кровной» родственности (через отца), преклонение перед великим искусством прошлого, нежность к немецким ландшафтам, увлечение народными традициями и празднествами — все это связывало Вулфа с Германией куда крепче, чем с Европой вообще. К «европейскому декадансу» он относился враждебно. Тем труднее и болезненнее было для Вулфа «открытие» германского фашизма, — он долго не хотел верить тому, что было уже хорошо известно в мире в середине тридцатых годов, и, даже убеждаясь в истине, все еще пытался вести для себя «список благодеяний и преступлений» нового режима. Лишь последняя поездка в эту страну в 1936 году поставила все на свои места: боль, ужас и гнев звучат в романе «Домой возврата нет», в рассказах и письмах Вулфа, который увидел главное — попранную фашизмом человечность.

В последней книге Вулфа есть два ключевых эпизода, отмеченных особой силой. Это описание пожара в небоскребе — финал званого вечера у Джеков — и рассказ об аресте, на глазах Уэббера, его попутчика-еврея, который пытался выехать из фашистской Германии. Реальное, конкретное становится в этих сценах символичным, не теряя пронзительной достоверности.

Роман завершается размышлениями, которые звучат как подведение итогов жизни.

«Домой возврата нет, — говорит автор о Джордже Уэббере, вернувшемся из нацистской Германии. — Нет возврата домой к детству, к романтической любви, к юношеским мечтам о славе и великолепии, нет возврата к добровольному изгнанию, к скитаниям по Европе, по чужим странам, нет возврата к лирике, к песне ради песни, к эстетизму, к юношескому представлению о „художнике“ и главенствующем, всеохватывающем значении „искусства“, „красоты“ и „любви“, нет возврата к башне из слоновой кости, к загородным домикам, к коттеджу на Бермудских островах, подальше от всех мировых конфликтов и потрясений, нет возврата к отцу, которого ты потерял и жаждешь обрести вновь, нет возврата к кому-то, кто может тебе помочь, спасти, облегчить твою ношу, нет возврата к прежним формам жизни и к системам, которые раньше казались вечными, но которые меняются непрерывно, нет возврата к убежищам, которые предоставляют Время и Память».

Это декларация независимости от прежних тем творчества, которые столько лет не отпускали художника, и декларация причастности к тому, что происходит в мире. Это декларация причастности к борьбе против фашизма — и не только германского — борьбы против «вездесущего и древнего врага» — эгоизма и жадности, мысли об изменении самой структуры общества. В огромном, завершающем книгу, письме Джорджа Уэббера другу, дороги с которым расходятся, письме страстном, патетичном, предельно искреннем, герой и стоящий за ним писатель отвергают позицию духовного невмешательства, отстранения от социальных зол, безнадежной покорности судьбе.

«Человек рожден, чтобы жить, страдать и умереть, ему уготован трагический удел. В конечном счете опровергнуть это нельзя. Но мы должны, дорогой Фокс, опровергать это всю свою жизнь».

Исторический оптимизм Томаса Вулфа, который роднит его с Уитменом, горячая вера в то, что «настоящее открытие Америки еще впереди», не противоречат этой простой и глубокой мысли.