Борис Верхоустинский - Перед половодьем (сборник)

Бренчит связка ключей, калитка при воротах открывается:

— В добрый час, хозяюшка!.. Прошу любить-жаловать!

— Здравствуйте!

— Баринушка! Чемоданчик дай-ка мне. Ох! родненький, — тяжкой, поди?.. Эва, пузан какой!

Черный Мужчина молча передает чемодан курносой бабе, — та, быстро и весело семенит короткими ножками к высокому крыльцу двухэтажного деревянного дома. Фитиль в ее левой руке скудно освещает дорогу.

За ней! За ней!.. Пошли и утонули в темных, негостеприимных сенях. Маленький человек крепче ухватывает сак матери и вздрагивает — из окружающей тьмы зловеще блестит пара зеленоватых огоньков. Уж не леший ли убежал из мглистого леса и притаился в маленькой щели бревенчатых стен?

Ближе! Рядом! У ног! О, Господи!

— Ой! Мама! я боюсь, тут змей блестит!

Но в ответ мирное мяуканье, — кур-нэ-мэ! — страхи рассеиваются:

— Кис! Кисонька!.. Послушай, это твоя кися?

— Моя! — говорит Синяя Борода.

— А не кусается?

— Если за хвост не дергают, не кусается.

Медленно и важно скользит, с легким поскрипыванием в петлях, обитая клеенкой дверь, впуская путников в ярко освещенную переднюю.

…Тепло; из кухни — запах жареного мяса; на стене желтые вешалки.

Маленький человек жмурится, потом широко открывает васильковые доверчивые глаза.

— А как зовут ее?

— Васькой.

— Ого, Васечкой!..

И радуется, хлопая в ладоши:

— Ха! ха! ха! Васечка!

Раздеваются, проходят в столовую. Лампа висячая, у дубового стола толстопузые ножки. Скатерть бела. Самовар важен. Ножи гремят по тарелкам, а кот Васька трется круглою головкою о ножку стула и жалобит, лукавый:

— Подай, Христа ради, добрый человек!

Но наползают голубые, тихие туманы; белый потолок улетает к высокому небу, лампы нет, и самовара нет — все улетело к синему небу.

Мальчик кладет руки около тарелки с недоеденной котлетой и опускает, на них белокурую головку. Глаза смыкаются.

Ого-го! — шевелятся чьи-то голубые пальцы, а красный безглазый великан подходит, раскачиваясь, и бережно уносит его в спокойную пещеру. Там он кладет его на копну душистого сена и убаюкивает: «спи, мой желанненький!»

Как мягко! Как тепло! Как радостно! Как нежны голубые, тихие туманы!

Зеленая лампадка в углу детской печально посвечивает, а в золотом кивоте кроткая Богородица нежно прижимает к благодатной груди Своего задумчивого Ребенка.

Утром — приятное изумление. Около самого лица чье-то горячее дыхание, и чей-то добродушный язык усердно облизывал нос-пуговку в знак доброжелательства.

Маленький человек поднимается на локтях и видит над сеткою кроватки умную голову рыжего пса. Шерсть — шелковые кудри, а передние лапы, положенные на железный прут сетки, сильны.

Мальчик и немая собака переглядываются.

— Здравствуй!

— Здравствуйте!

— Какие у тебя синие глазки…

— Да!.. а вы в пятнашки играете?

— Играю.

— Ого, как весело!

Хрупкие ручонки обвиваются вокруг шеи пса и прижимают рыжую голову к узенькой белой груди. Собака же виляет хвостом, радостно оскаливая красивые зубы, — смеется.

— Ха! ха! ха!.. миленький! — заливается мальчик звонким хохотом.

Внезапно в памяти появляется темное пятно. Постепенно оно становится ясными очертаниями кудлатого матроса, унесшего маленького человека на дюжих руках с пароходной палубы в общую каюту. Он! он! — загорелый дядя, пахнущий потом и водкою… Те же глаза, и тот же лоб и то же грубовато-нежное сердце.

Мальчик еще крепче прижимает рыжую голову пса к своей груди и хочет зашептать: «дяденька!» — но вспоминает, что псы дядями не бывают. Молчит… А потом осторожно выпускает собаку из своих объятий и падает на подушку, почтительно и дружелюбно оглядывая четвероногого зверя, отходящего от кроватки.

Белая дверь отворяется.

Входит красная, коротконогая тетушка, с рыжей косичкой, пахнущей керосином.

— Проснулся, касатик?

Пальцы короткие, красные, как шейки раков, обваренных в кипятке. А на красном носу оспиночка, но оспиночка милая.

— Ты — няня новая?

— Я!.. я и за куфарку, все я, да я…

— Одень же меня, новая нянечка.

Вдруг Красная Нянечка замечает собаку:

— Ах, батюшки!.. Зверь-от сей откедова?

Маленький человек улыбается и молчит.

— Пшол ты, анафема! — сердится Красная Нянечка, не решаясь дотронуться до пса, лежащего у кровати на коврике.

— Не гони его, он бедненький!..

— Бедный бы был, не следил бы полы ножищами. А то нако-ся! Брысь ты, дурной, сатанинское наваждение!.. Не углядела, а он — откедова ни возьмись… А и пес-то гулящий. Чай, с города притек, а, може, хозяину подарили?..