Ахмед Танпынар - Покой

— Почему ты его не привела?

— Признаться, мне не пришло в голову, я не решилась. Не спросив тебя.

— Мы с ним уже познакомились.

— На пароходе, который шел на острова? Я знаю, вы плыли вместе с Адиле-ханым. Она тебе привет передает… Сказала, если хотите, приезжайте как-нибудь после обеда, погуляем.

Когда они спустились к пристани, Мюмтаз сидел в лодке и то и дело с ленцой подгребал одним веслом. Он встретил их со смехом:

— Я так и думал, что вы пожалуете.

Нуран заметила, что он осунулся и загорел на солнце. Когда девушки сели в лодку, он перебрался на корму.

— А что, мы разве не будем ставить парус?

Нуран и Иджляль нравилось плавать под парусом: то легкое чувство опасности, которое появляется, когда лодку начинает мотать по волнам, слегка пьянило их. Волны, качавшие лодку на глубине между двух берегов, крен то вправо, то влево, напоминавший танец с хорошим кавалером, скольжение в бликах света и брызгах воды. Но Мюмтаз уверил их, что парус ставить еще не время. На самом деле, необходимо было еще многое прихватить с собой, чтобы насладиться этой прогулкой. А девушки были одеты явно не для нее. Мюмтаз боялся, что они попортят свои платья.

Иджляль была в лазоревом платье, в котором выглядела так, будто собиралась на званый вечер. Нуран отдала ей свой серый плащ. На Нуран был бежевый костюм в красную полоску, а под пиджаком виднелся желтый свитер, цвет которого контрастировал с кожей шеи и делал ее более мягкой и бархатистой на вид. Было ясно, что прическу она укладывала наспех, потому что волосы торчали в разные стороны.

Эта торопливость выдавала сомнения, не отпускавшие ее до последнего, но небрежная прическа делала ее гораздо привлекательнее. Мюмтаз чувствовал, как у него вскипает кровь от желания зарыться ночью лицом в эти волосы. Во всем ее теле ощущалась долго копившаяся усталость человека, не спавшего ночами.

Иджляль в лодке понравилось.

— Я тут ничего не понимаю, но это здорово, — щебетала она.

Нуран, словно бы она лучше разбиралась в морских делах, добавила:

— Хорошая лодка, подходит для всего: для рыбалки, для прогулки, для паруса. К тому же новая.

Лодочник Мехмет, сидя в носу лодки и придерживаясь за край причала, пообещал:

— Я на такой доеду до самого Измита!

Ему нравились эти молодые женщины — то, как они выглядели и как были одеты. Он впервые видел, что у его братишки — он называл Мюмтаза братишкой — есть такие подруги, и радовался за него. Но когда он забрался в лодку, то почему-то испугался, будто ему вверили стеклянные предметы. Его женщина была другого типа. Ему вообще нравились женщины вроде подруги помощника хозяина кофейни в Бояджикёе. Таким женщинам можно было доверять в любом вопросе. А эти, судя по всему, были хрупкими; но также и красавицами — тут уж сказать было нечего.

— Вы любите рыбалку?

— Пока папа был жив, мы ловили. Точнее, пока я не вышла замуж.

В тот послеполуденный час ветер, казалось, куда-то скрылся. Сначала они поплыли вниз по течению, в сторону Бейлербейи. Затем развернулись. Проплыли Анатолийскую крепость, Канлыджу. Рядом с мысом Акынты-Бурну поднялся ветер и волны, будто бы они вышли в открытое море.

Недалеко от берега виднелись сады, дорога, на которой дети пытались запускать змея, цветущие фруктовые деревья, а у берега посиживали те, кто тренировал терпение, вооружившись удочкой. Внизу, подо всем этим скользила необъятная масса воды, странный, внезапно мощный зов которой манил куда-то вдаль своими запахами.

Мюмтаз вез главное сокровище своей жизни. Поэтому ему было страшно:

— Я сейчас и Цезарь, и лодочник. Приказываю — дальше не поплывем.

Он произнес это, глядя молодой женщине в глаза. Но Нуран была занята только тем, что смотрела по сторонам, о чем-то слегка задумавшись. За последние пять дней она приняла уже целую кучу разных решений; иногда ее дом и жизнь казались ей оплотом скуки, и она с нетерпением ждала приглашения молодого человека; иногда она смотрела на детскую кроватку, стоявшую у ее изголовья, и принимала решение, что ничто постороннее не должно нарушать ее спокойствия. А теперь она пришла сюда после очередного трехчасового спора с собой в своей душе. Кажется, то было настоящим влечением. Или стремлением использовать свое естество? Она не могла этого понять. Она знала только то, что села в эту лодку, ощущая на плечах тяжесть всей своей жизни, и теперь эта тяжесть глыбой давила на нее. На обратном пути они вышли в Эмиргяне. Уже наступило то время года, когда на улице можно пить кофе. Вокруг мелькали люди всякой наружности и всякого возраста. Они наслаждались весной и подступавшими сумерками, зная, что, если вдруг будет прохладно, всегда можно встать и уйти.