Ахмед Танпынар - Покой

— Нет, с чего бы мне обезуметь? Я просто рассказываю сюжет истории. Здесь нет никакого преступления; это история спасения. Устранение единственного препятствия. История воскресения. Да, он открывает для себя все сущее. Он дал себе семидневную отсрочку. Семь дней он скрывает преступление. Семь дней он живет воскресшим среди людей, счастливый, все понимающий, в золотом сиянии. Эти семь дней он почти божество. И вечером седьмого дня, пребывая в мире с природой и с жизнью, в зените человеческой судьбы, он вешается.

Ихсан проговорил:

— Это невозможно, — сказал он. — Такое объяснение перемены не вызывает доверия. Никакое желание мести, никакое чувство справедливости не дает человеку права убивать другого. Однако, предположим, что он считает, будто имеет право на это и совершает убийство. И какая же перемена с ним свершается? Путь к святости не может проходить через преступление. Человеческая кровь всегда вызывает ужас. Она умаляет человека, стирает его. Даже в рамках общественной справедливости мы отрицательно смотрим на того, кто стал причиной убийства. Палачей никогда не любили.

— В рамках нашей морали — да, но если мы выйдем за ее пределы…

— Выйти за пределы морали невозможно.

— Почему это невозможно? Для человека, который живет, не признавая ни добра, ни зла… Ты говоришь о святости; а мой герой святости не признает. Он ищет только свободы. Обретя свободу, он обретает качества бога.

— Невозможно освободиться посредством крови… Свобода, обретенная посредством крови, не свобода вовсе; это нечто запачканное. Ну а кроме того, человек не может стать богом. Человек — это человек. И даже стать хорошим человеком трудно.

— Ты можешь описать мне свободу?

Суат минуту внимательно смотрел на Ихсана. Тот был уже готов ему ответить; однако внезапно Маджиде, изрядно напуганная, перебила его:

— Ихсан, бога ради, смотри, чтобы он не задумал убить свою жену Афифе…

Ихсан с усмешкой успокоил жену: какой же ты ребенок, о Господи! А затем тихо сказал:

— Нет, не бойся, он просто хочет поговорить… он просто немного рассержен, все из-за этого.

После он повернулся к Суату, ожидавшему его ответа:

— Да, могу. Это благо, которого мы хотим для других.

— А для себя, для себя ты что хочешь?

— Желая свободы для других, я становлюсь свободным от собственного темного начала.

— Это разновидность неволи. Каждый из нас живет сам по себе.

— С одной стороны, это так, то есть если я захочу в это поверить. Но подумай о том, что ты живешь вместе с остальными, вот это и есть истинная свобода. Когда ты говоришь, что каждый из нас живет сам по себе, ты в одно мгновение все теряешь. Существование едино, и мы все его части! В противном случае мир каждую минуту может стать намного хуже. Нет, конечно же, существование едино. И мы его меняющиеся части. Наше счастье и наш покой мы можем обрести только с помощью этой мысли. — Тут Ихсан улыбнулся: — Я предложил тебе много альтернатив, Суат… Пойми мои мысли, может быть, мы можем объединиться в чем-то главном. Каждый не может стать богом; но если однажды человечество создаст для себя достойную мораль, то оно сможет обрести качества бога. Некоторые великие качества приобретаемы.

Суат уселся в углу, будто устал. Стаканчик ракы он крепко сжимал в руке. Мюмтаз только смотрел на него. «Странный вечер у нас выдался». Теперь он больше не сердился на Суата, как прежде; было видно, что тот страдает. В то же время нельзя было сказать, что он ему по-настоящему сочувствовал. Что-то было такое в характере Суата, что отрицало любую жалость. Суата можно было либо сильно любить, либо сильно ненавидеть, но жалеть его было невозможно. Его суета заслонила в нем человеческое сердце. Даже сейчас, сидя на диване, в свете электрической лампы, он оставался чужаком по отношению ко всему и всем, непонятной загадкой, далекой от всех.

— Нет, проблема не в этом… Вы поняли все наоборот. Я говорю о личной правде. И говорю не о бедняках, а о людях, рожденных в богатстве. А вы додумались применить общую для всех дисциплину к такому человеку. А ведь он гораздо выше всех. Вспомните, с чего я начал свой рассказ. Я сказал, что это человек, для которого имеет ценность только он сам.

— Ну и что из этого?

— А вот что. То, что другие получают посредством труда, уже есть у него от природы.

— И среди всего, что есть у него от природы, присутствует чувство долга и ответственности?

Нуран закрыла глаза: «Интересно, что сейчас делает Фатьма?»