Ахмед Танпынар - Покой

А затем перед ними, словно лик неотвратимой судьбы, представали стены дома Нуран, на пороге которого они расставались.

За те сутки, что они проводили вместе, молодая женщина дарила так много живого и прекрасного, что Мюмтаз совершенно не мог вынести свой одинокий путь назад.

Во время этого пути одиночество становилось мрачнее, поздний час и тишина терзали утомленные наслаждением нервы, но Нуран никогда не догадывалась, что происходило тогда на душе у Мюмтаза.

Каждый раз, когда Мюмтаз отводил Нуран домой, ему становилось страшно, что он видит ее в последний раз. Он считал, что человеческая душа меньше всего способна переносить счастье — может быть, потому, что иного не дано, и мы вынуждены жить, не давая себе отсрочки. Мы проходим через страдания. Мы пытаемся ускользнуть от них, словно выбраться из болота, словно пробираемся по заросшей каменистой дороге. Однако счастье для нас — тяжкая ноша, которую в один прекрасный день, даже не заметив, мы оставляем на обочине.

Посмотрите на тюрьмы, пролистайте судебные отчеты, подшивки газет, в которых тоненькими строчками записаны события дня, и вы повсюду увидите несчастных, которые в один прекрасный день отложили свое счастье в сторону, потому что им надоело нести его как тяжкий груз.

Мюмтаз понимал это и также сознавал, что они с Нуран счастливы, а потому боялся, что в один прекрасный день это счастье исчезнет. Он сильно расстраивался, что их свадьба откладывается и что, несмотря на сильное желание молодой женщины жить вместе, они никак не могут пожениться. Если бы у них был свой дом, то это бы означало, что у них были бы свои обязанности, свои радости, свои страдания. А сейчас Нуран жила на две жизни. Это означало, что она пребывала в очень опасном равновесии. Это равновесие в любой момент из-за любой мелочи могло обернуться против него.

Он считал, что прошедшее лето было для молодой женщины чем-то исключительным. А в том, что касалось будущего, он чувствовал, что она надеется на то, что все образуется со временем. Однажды она ему сказала: «Это лето — наше, Мюмтаз, мы можем совершать самые безумные поступки». Из-за страха потерять Нуран эта фраза запечатлелась в памяти Мюмтаза с тысячей разных оттенков.

Вместе с тем тягостные мысли не владели им долго, и так как каждая приходила вместе с мыслью абсолютно противоположной, то Мюмтазу удавалось быстро избавляться от них. Когда Нуран основательно вошла в жизнь Мюмтаза, она начала часто представать в его фантазии в разных обликах. Точнее говоря, вместе с той Нуран, которая пугала, и с той, которая вызывала восхищение, показывалась еще и третья Нуран, которая разделила свою жизнь пополам лишь ради того, чтобы самоотверженно посвятить себя любимому, не упрекая его и не жалуясь ни на что. Та Нуран была связана с его нежностью, которая поднималась в нем как бесконечная волна, более высокое и более глубокое, чем желание, любовь, восхищение, чувство, далекое от любых забот, свойственных его натуре. Мюмтаз хотел видеть ее счастливой всегда, в гармоничном, цельном состоянии духа, даже если она будет далека от него.

Появление этого чувства стало для Мюмтаза истинным благом и в своем роде обозначило его зрелость. Теперь он перестал смотреть на счастье, в котором жил, как на нечто, принадлежавшее только ему, его душа теперь открывалась человеческому счастью по-иному.

Ближе к середине октября их счастье начало омрачаться. Оба они почувствовали, что оно застыло в них и начинает напоминать в своем застое бездвижную мумию. Они говорили как-то раз об этом в кофейне в Канлыдже. Был один из их самых прекрасных дней. Они встретились с Нуран утром у ялы и ближе к полудню перебрались в Эмиргян. Под вечер пришли на пристань. В кофейне на пристани Эмиргяна и на площади перед ней было прохладно и безлюдно.

Они уезжали из Эмиргяна на закате. Противоположный берег ласкали последние лучи солнца. Меркнущий свет напоминал старинную тюркю, полную тоски, уходящего жара, навевавшую такую грусть, которая, раз вцепившись в горло, не отпускает. Движение к этому свету по морю, которое от края до края стало сплошным сиянием, напоминало не столько их ежедневные прогулки, сколько стремительный бег к счастливой судьбе, к земле обетованной.

Ни Мюмтаз, ни Нуран тем вечером почти не вспоминали, что они уже не раз видели яркую синеву то и дело вздымавшихся волн. Последняя волна пронзительной лазури, соединявшая темную позолоту с пылью из драгоценных камней, словно краски на картине Фра Анджелико [122] Фра Анджелико (1400–1455) — итальянский живописец из Тосканы, монах-доминиканец, чьи картины характеризуются мягкими тонами и переливами света. , в лучах света как на картине о спасительном потопе во отпущение грехов за душу этого художника и подобных ему святых, выбросила их на пристань Канлыджи. Удар был таким сильным, что носом лодка чуть было не выскочила на пристань.