Ахмед Танпынар - Покой

Главная причина того, что Тевфик-бей уже десять лет не показывался на люди и удалился от мира развлечений, который так любил, заключалась совершенно в ином. Он не желал видеть, как в том мире, где он жил победителем, ему предстояло постепенно, по старости, занимать вторые, потом и третьи места, а затем уступать соперникам еще больше. Этот человек, постоянно живший в состоянии душевного равновесия, несмотря на беспорядочность своей внешней жизни, заметив, что теряет былую силу, установил для себя своего рода возрастное ограничение и, можно сказать, отправил сам себя на пенсию по своему собственному желанию, по своему собственному решению. Он зажил у себя в доме в Кандилли, предаваясь дедовским воспоминаниям подобно римскому консулу, который некогда выигрывал большие битвы, а уйдя со службы, поселился в далекой деревне, занявшись садом и огородом. Сейчас, в новой атмосфере, созданной Мюмтазом и Нуран, он, будто став другим человеком, вновь отправлялся ловить луфаря, спускался на берег пролива и соглашался издали смотреть на то, что раньше так любил.

В тот день, когда Мюмтаз это понял, он заметил, что блеск в глазах Тевфик-бея, который то и дело гладил свои белоснежные усы тыльной стороной руки, выражает мудрость всей жизни. Это было знаком покоя, отречением от себя и согласием исчезнуть, поняв, что все дела в жизни выполнены. Когда он тыльной стороной руки оправлял свои усы, он словно бы говорил: «Я прожил жизнь, и сейчас я далек от всего». Так как этот Дон Жуан не исчез в урагане страстей и вспышках молний, внезапно окончив жизнь как герой трагедии, что подобало его прошлому, он хоронил самого себя — возможно, как раз этим коротким и бессмысленным жестом.

Поскольку супруги в Канлыдже, «родственники Нуран со стороны отца и со стороны жены Тевфик-бея», никак не могли понять всего этого, то они все еще смотрели на Тевфик-бея как на безутешного и скорбящего вдовца и проявляли всевозможное усердие, чтобы не беспокоить его и не напоминать ему о его страданиях. И именно поэтому они даже думали не селить его в комнате, где он когда-то жил, когда женился. Жить в комнате, с которой было связано столько приятных воспоминаний, для него явно было бы мукой. Тевфик-бею даже пришлось прикрикнуть на них своим зычным голосом: «Бросьте эти глупости, я знаю эту комнату, это самая удобная комната в доме», и они растерялись.

На самом деле, помимо оперы света во время ловли луфаря, в прибрежном ялы продолжилась иная, скрытая комедия. Нуран с Мюмтазом смеялись над этой комедией, а Тевфик-бей гневался, иногда серьезно, но в большинстве случаев наигранно, и жизнь продолжалась.

Так как пожилой человек с легкостью заставлял всех, кроме своей сестры, соглашаться со своими желаниями, то все привычки в доме довольно быстро изменились.

Прежде на этой прибрежной вилле текла жизнь, состоявшая из покоя, тактичных движений, таких, чтобы никого не побеспокоить. У Шюкрю-бея с Мукбиле-ханым не было никакой другой страсти в жизни, кроме выращивания цветов. Большая часть их времени проходила в цветочном саду и в оранжерее за домом.

Оставшееся время они заполняли тем, что, сидя за столом, перебирали семена, писали письма известным цветочным фирмам в Голландии, Италии, Англии и даже в Америке, отвечали на их послания и учили способам выращивания цветов тех соседей, кто перенял их привычки. Так как остальные три семьи квартиросъемщиков, живших с ними в другой части дома, за восемь-девять лет, прожитых вместе, приобрели те же самые привычки, то цветочный сад стал принадлежать почти всем.

Уже в начале лета с частыми появлениями Мюмтаза и Нуран привычки обитателей виллы изменились. Теперь никто не извинялся друг перед другом за невольно устроенный вечером шум и за то, что раскрыл ставни на окне своей комнаты раньше, чем в других комнатах; теперь, вместо долгой фразы с извинениями: «Простите, я, наверное, только что вас побеспокоил!» — слышались лишь общие вопросы о том, как идут дела. С появлением Тевфик-бея совершенно все стало вверх дном. По вечерам пожилой человек накрывал на веранде у воды стол с ракы. Окрестные рыбаки перестали проплывать мимо дома, не поговорив со стариком, а радио в доме стали включать, не спрашивая разрешения. Так что обитатели прибрежной виллы и их квартиросъемщики странным образом начали вести совершенно новую жизнь.

Иногда они ужинали в Канлыдже, иногда в трактире в Истинийе, а иногда брали что-то по мелочи с собой в лодку. Временами, по настоянию Тевфик-бея, они даже пили в лодке спиртное, как бывало на старинных вечеринках в честь полнолуния.