Ивлин Во - Меч почета

Де Сауза поднялся из-за стола первым. Вскоре после этого начали подниматься из-за своего стола вторые лейтенанты. Один или два из них несколько задержались, видимо размышляя, не следует ли им вступить в разговор с новичками, но к этому моменту все головы за другим столом склонились к своим мискам. Подходящий момент был упущен.

– Общительные ребята, правда? – иронически заметил Сарам-Смит, когда они ушли.

Ужин длился недолго. Вскоре все прибывшие вернулись в холл к своим вещам.

– Давайте я помогу вам, «дядюшка», – предложил Ленард, и Гай, с благодарностью уступив ему свой вещевой мешок, начал прихрамывая подниматься за Ленардом по лестнице.

Двери комнат вокруг лестничной площадки были заперты. На оклеенной обоями стене мелом было написано: «Офицерские комнаты дальше, за занавесом». Пройдя через занавешенную дверь, они спустились на одну ступеньку вниз и оказались в коридоре, застланном линолеумовой дорожкой и освещенном лампочками без абажуров. Двери комнат с обеих сторон были открыты. Вошедшие в коридор первыми заняли ближайшие к двери комнаты, однако нельзя было сказать, что они оказались от этого в выигрыше. Все комнаты были одинаковыми. В каждой стояло по шесть солдатских коек. Одеяла и тюфяки были сложены в стопку.

– Давайте подальше от Триммера и Сарам-Смита, – предложил Ленард. – Как насчет вот этой, «дядюшка»? Выбирайте.

Гай выбрал койку в уголке, и Ленард бросил на нее его вещевой мешок.

– Здесь мигом появятся и остальные, – сказал Ленард, уходя. – Не сдавайте позиций.

В комнату заглянули несколько вторых лейтенантов.

– Свободные места есть, «дядюшка»?

– Для троих. Одно мы заняли для Эпторпа.

– А нас четверо. Ну ладно, посмотрим дальше.

Гай услышал их голоса в соседней комнате:

– К чертям собачьим распаковку! Если мы хотим выпить до отбоя, то следует поторопиться.

Ленард вернулся с остальными вещами.

– Я думаю, надо занять место для Эпторпа, – сказал Гай.

– Конечно. Нельзя же, чтобы наши «дядюшки» жили врозь. Нам будет очень удобно. Впрочем, я не знаю, долго ли пробуду с вами. Дейзи приедет сюда, как только я найду для нее комнату. Говорят, что женатых будут отпускать на ночь домой.

Вскоре в комнату вошли еще три веселых юноши и расположились на остальных койках.

– Ты пойдешь в бар, Ленард? – спросил один из них.

– А как вы, «дядюшка»?

– Нет, ты иди, а я останусь.

Вскоре Гай остался в новом жилище совершенно один. Он начал распаковывать свои вещи. В комнате не было ни шкафа, ни полок. Шинель Гай повесил на крюк в стене, а щетки, расческу, умывальные принадлежности и книги положил на подоконник. Затем достал простыни, застелил койку и, всунув свернутое одеяло в наволочку, сделал нечто вроде подушки. Все остальное Гай пока не распаковывал. Потом, опираясь на трость, он пошел осматривать помещение.

Спальные комнаты, очевидно, были дортуаром мальчиков. Каждая комната имела название в память о том или ином сражении первой мировой войны. Его комната называлась «Пашендейль». Он прошел мимо дверей с надписями: «Лос», «Иперс» (вместо истинного «Ипр»), «Анзак». Затем он нашел маленькую комнату без названия, в которой, вероятно, жил учитель. В ней стояли одна никем не занятая койка и комод. Это прямо-таки роскошь. Настроение Гая сразу же поднялось. «Только дураки живут с неудобствами, – подумал он. – Старый солдат всегда все разведает, оценит обстановку, продумает свой план во всех деталях». Он уже начал было волочить свой вещевой мешок но линолеумовой дорожке в обнаруженную одноместную комнату, но вспомнил на полпути, как Ленард тащил этот мешок наверх, как предложил Гаю выбрать койку. Если Гай переберется сейчас в другую комнату, то перечеркнет этим действием уважение к себе младших сослуживцев, снова отделится от них, как это было в казарменном городке алебардистов. Гай закрыл дверь одноместной комнаты и поволок вещевой мешок обратно в «Пашендейль».

Потом Гай продолжил осмотр помещений. Дом был оставлен, вероятно, во время летних каникул. Ему попалась на глаза доска для объявлений, на которой еще висел список крикетной команды. Некоторые комнаты оказались запертыми, видимо, это были апартаменты директора. Здесь же располагалась учительская комната – множество, теперь не занятых, книжных полок, следы ожогов от сигарет на каминной доске, сломанная корзина для бумаг. На двери, ведущей в кухонные и подсобные помещения, было написано мелом: «Рядовой и сержантский состав»; позади двери раздавалась музыка, видимо, из радиоприемника. В зале на каминной полке стояла крышка от стола. Прочерченная мелом вертикальная линия разделяла ее на две части. Левая часть, судя по заголовку, предназначалась для постоянно действующих приказов, правая – для текущих приказов и распоряжений. Под заголовком «Постоянно действующие приказы» висели отпечатанные в типографии инструкции по соблюдению затемнения и по защите от химического нападения, напечатанные на машинке алфавитный список части и распорядок дня: «Подъем – 07:00. Завтрак – 07:30. Построение и занятия – 08:30. Второй завтрак – 13:00. Построение и занятия – 14:15. Чай – 17:00. Обед – 19:30. Если не последует иных указаний, офицеры свободны с 17:00.» Под заголовком «Текущие приказы и распоряжения» на доске было пусто. Гай потрогал рукой старомодную батарею парового отопления и почувствовал, к немалому своему удивлению, что она горячая. Батареи, по-видимому, плохо согревали окружающий воздух, ибо в каком-нибудь ярде от них тепла не ощущалось. Гай представил себе шумных мальчишек, отталкивающих друг друга, чтобы посидеть на теплых батареях, мальчишек в плотно облегающих брюках, с аденоидами и ознобышами; а может быть, привилегией сидеть на батареях пользовались только старшие ученики и одиннадцать игроков из футбольной команды-победительницы. Несмотря на опустение, Гай представлял себе всю школу – заведение и не очень прогрессивное, и не очень преуспевающее. Младшие преподаватели, наверное, часто менялись, прибывали с большим блеском, вылетали с большим треском; половину мальчиков принимали на условиях тайно сниженной оплаты: никто из них никогда не становился высокообразованным, не сдавал экзаменов в приличное закрытое привилегированное среднее учебное заведение, не возвращался отметить день своего выпуска, никогда не вспоминал добрым словом проведенные в этой школе годы, а если и вспоминал, то со стыдом и отвращением. Уроки но истории были, конечно, патриотичными по замыслу, но высмеивались молодыми преподавателями. Никакой своей школьной песни в Кут-эль-Амаре не было. Обо всем этом можно было догадаться, по мнению Гая, по одним только запахам в этом покинутом здании.