Николай Лейкин - Неунывающие россияне

– Где тут пропихнуть, коли у неё нога не поднимается. Пихнешь, а она клюнется носом.

– Подсадить вас, сударыня?

– А?

– Подсадить, говорю, вас в карету-то? – возвышает голос нянька.

– Подсади, подсади…

– Вон кучер подсадит.

– Что!

– Кучер, говорю, вас подсадит. Ничего не слышит. Подсади её любезный.

Извозчик слезает с козел.

– Старыя кости перетряхивать начнем. Не развалились-бы грехом, – бормочет он, берет старуху поперёк и втискивает в карету. – Вот тоже, Бог смерти то не дает!

– Не говори уж! – машет рукой нянька.

К карете подходит барыня и ведет за руку маленькую девочку. Горничная выносит канарейку в клетке, ларец с чаем и сахаром, картонку с шляпкой. Клетку и картонку привешивают к потолку кареты, ларец ставят на пол. На колени к старухе кладут двух собак. Садится барыня. В руках у неё корзинка со стенными часами. Горничная опять бежит в сад и выносит оттуда белку в колесе и четвертную бутыль с водкой, настоянной на ягодах.

– Тише, тише бутыль-то не разбей. Это любимая настойка Петра Иваныча, – говорит барыня.

Все это помещают в карету. Влезает нянька с ребенком, вносят туда-же зеркало.

– Пожалуйста, поосторожнее. Зеркало разбить – нехорошая примета.

В ту же карету влезает гувернантка и ставит себе девочку в колени. В руках, у гувернантки котенок и два образа в серебряных ризах. На козлы ставят корзину с цветами. Туда-же взбирается и горничная и садится рядом с кучером. Ей подают клетку с попугаем. К карете подходит дворник, дворничиха и дворницкие ребятишки.

– Счастливый путь, сударыня! Дай Бог благополучно, в целости и как подобает по-христиански, – говорит дворник, держится за дверцы кареты и медлит запирать её. – На чаек бы с вашей милости! – чешет он затылок.

– Ведь я уж дала, давеча! – восклицает барыня.

– Это точно, что дали, мы вами завсегда благодарны, но так как мужики просили, то мы мебель помогали на воза укладывать. Опять же, в кухне стекло у вас треснуло…

Барыня дает двугривенный. Дворник всё ещё медлит запирать дверцы кареты. Подходит дворничиха.

– Не оставьте и нас, сударыня, вашей милостью. Молочком за лето-то вас поили, – бормочет она, как-то вся искобенясь, и сморкается в кончик головного платка. – Кринку вчера из-за вас разбила.

– Да, ведь, я и тебе, милая, подарила полотенца, ситцу на передник. Ведь тебе за молоко заплочено.

– Эх, сударыня, я тоже для вашей милости сад мела!

Барыня опять даёт. Подступают ребятишки. Дворничиха толкает их в затылки, чтоб они кланялись.

– И вам тоже? Я ведь девочке подарила старое Лизанькино платье.

– Не обессудьте, сударыня, отвечает за них дворничиха, – тоже дети, пряничков хотят. Они для вас старались, траву из дорожек выщипывали. Сынку-то моему ничего не перепало, а его ваша собачка в прошлом месяце как за ногу тяпнула! Что вам по пятиалтынничку? – плюнуть. А они за вас Бога помолят! Кланяйтесь, паршивцы, просите!

– Сударыня! – начинает мальчик.

Девочка тыкается головой в юбку дворничихи.

– Ну, поборы! – вздыхает барыня и дает дворниковым ребятишкам по мелкой монете.

Дворницкое семейство кланяется.

– Ну, Господи, благослови! Трогай! На следующее лето жалуйте!

Дворник захлопывает карету. Карета трогается.

– Стой! Стой! – машет руками ситцевая рубаха с небритым подбородком, по виду, отставной солдат, и, сняв картуз, подходит к стеклу остановившейся кареты.

– Что тебе, любезный? кто ты такой? – задает ему вопрос барыня.

– Дворник с соседской дачи, Иван, – откликается тот. – Мы, сударыня, в очередь с вашим дворником вас же по ночам караулили. Как я старался в колотушку-то бить?

– Ну, так что-же? Это твоя была обязанность.

– Моя обязанность своих господ караулить, а я и вас караулил. На чаек-бы с вашей милости следовало.

– Это ужь из рук вон! Извощик, пошел! – восклицает барыня.

Карета снова трогается. Соседский дворник скашивает глаза по направлению к карете.

– Сволочь! Шарамыжник! – бормочет он вслед. – И куда это только хорошие господа задевались?

Два дачника тоже смотрят вслед удаляющейся и до невозможности туго набитой и людьми, и животными, и вещами карете.

– Совсем Ноев ковчег, – говорит первый дачник.

– Чистых по паре, а нечистых по семи пар, – дополняет другой.

Дворницкое семейство входит в опустелую дачу. На полу валяются лоскутки, никуда не годное тряпье, картонки из-под табаку и папирос, сено, оставшееся от укладки посуды; на подоконниках оставлены банки и склянки с недопитым лекарством.