Лайош Надь - Избранное

— Как же, как же. Превосходный человек. Исключительный человек! Скажите, вы кем были прежде? Сапожником? Или портным?

И Петур расхохотался.

Комната поплыла перед глазами милиционера. Он с трудом проговорил:

— Цирюльником.

— Ах, вот как! «Браво, Фигаро, браво, брависсимо!..» Скажи, Мати (так звали Духая), не этот ли бравый витязь брил наших цыган? Он очень похож на того оборванца.

Духай почувствовал, что атмосфера сгущается, и подмигивал Петуру, взглядом умоляя его замолчать. Петур налил вина в стакан и протянул его милиционеру. Тот был бледен, глаза его горели. Он было замялся, потом взял стакан и выплеснул вино на пол. Посмотрел на пол, хотел бросить и стакан, но все-таки поставил его на стол. Потом вынул блокнот, взял карандаш и указал пальцем на Петура.

— Вас я запишу. Предъявите документы!

Петур глумливо засмеялся.

— Как вас зовут?

— Меня?

— Да, вас.

— Анатаз Балабан! — И Петур снова засмеялся.

Милиционер ждал. Он понял, что это опять комедия, и повторил:

— Предъявите документы.

— Чьи? Мои?

На улице снова залаяла собака. Все прислушались. Лай становился все громче, послышался крик: «Стукни этого пса!» — потом зазвучали шаги, и вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял низкий тщедушный человек в военной форме, за ним в полутьме виднелись еще другие фигуры. Тщедушного человека знали. Он был начальник красной милиции. А Петур все не мог угомониться:

— Ха! Новые гости прибыли!

Начальник милиции спокойно взглянул сквозь пенсне на Петура. Бесстрастность была в его серых глазах, они глядели из какой-то неумолимой враждебной дали. Петур выдержал взгляд, и на губах его застыла злобная улыбка, похожая на гримасу. Но неумолимость другой пары глаз показала ему, что судьба его решена. Сидевшие в комнате ощутили трагичность момента. Они смотрели затаив дыхание.

Тщедушный человечек с интересом обернулся к дверям, потому что один из милиционеров наступил на осколки стекла и, нагнувшись, рассматривал их, желая понять, что это такое. Потом тщедушный человечек вопросительно взглянул на милиционера, неловко стоявшего посреди комнаты.

— Товарищ Михай, у вас есть о чем доложить?

— Да, есть. Я хотел проверить документы всей компании.

— Сейчас? А давно вы здесь?

— Я пришел недавно. Шел по мостку, и вдруг мне бросилось в глаза, что окно освещено.

— Недавно пришли? И все беседовали до сих пор?

Начальник пристально взглянул в глаза милиционера.

Тот ответил очень нерешительно:

— Я допрашивал их.

Начальнику не понравилась эта нерешительность.

— Я вижу, вино пили.

Это, в сущности, был вопрос, но на него никто не ответил.

Начальник обратился внезапно к Ваи-Верашеку:

— Вы кто такой? Ответила хозяйка дома:

— Антал Ваи-Верашек, художник. Он приехал к нам в гости из Будапешта.

Начальник удивленно взглянул на женщину.

— Я не вас спрашивал.

— Я Ваи-Верашек, — ответил художник охрипшим голосом.

— Вас я знаю, — обратился начальник к жене Духая. — Я интересуюсь теми, кого еще не знаю.

Он указал взглядом на Петура.

— Этот господин несколько под мухой. Должно быть, в вашем салоне насосался. — И он насмешливо оглядел красивую комнату. — Верно говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Он встретил нас несколько ехидно… — И вдруг обратился к милиционеру Михаю: — А вы какого дьявола торчали тут? Что делали?

— Пил с нами, — просто сообщил Петур.

— Я так и подумал. Потому вы и решили, что к вам новые гости пришли. Сколько выпил?

— Один стаканчик. Я сама его угостила, — торопливо сказала хозяйка.

— Оставьте, милостивая государыня, — вскричал вдруг Петур, — не берите на себя защиту! Это не рыцари. «Я сама его угостила». Силой. А он отбрыкивался, никак не хотел? Сознательный пролетарий. Ах он, бедняга!

Начальник холодно посмотрел на Петура, как будто ожидал, когда у того совсем развяжется язык.

Петур опомнился и замолчал.

Начальник сказал вдруг:

— Где-то здесь слышались и выстрелы. С водонапорной башни часовой доложил нам по телефону, что он слышал несколько выстрелов из этого поселка.

Все удивленно уставились на начальника, переглянулись и отрицательно замотали головами.

— Здесь никаких выстрелов не было! — перебил милиционер. Он говорил уже прямо и готов был отделаться и от начальника, и от самого дела, которое тот представлял.

— Вас я не спрашивал, потому что вы идиот. А кроме того, и продажная шкура. Можете идти. Ступайте в участок. Завтра утром явитесь ко мне.