Нам Као - Избранное

— Ты уж прости меня, — сладко разливалась невестка. — Я как рассержусь — себя не помню, что хочешь наговорю. Да и ты погорячился.

— Ладно уж, чего там! Прости и ты меня, — пробурчал Дык.

— Бог с тобой!

И они принялись за еду. Время от времени они ласково поглядывали друг на друга, смеялись и шалили, как молодожены. Тетушка тоже смеялась, думая про себя: «Дети малые, да и только». И у нее снова появилась надежда: может, теперь «молодые» не будут больше ссориться. Но на следующее утро повторилось то же самое. А потом еще и еще. Не жизнь, а кромешный ад. Правда, после каждой ссоры они сразу же мирились, каялись, часто даже плакали, но через минуту снова начинался скандал. Бывало, что даже не успевали сесть за стол и отпраздновать очередное примирение.

Однажды, вернувшись с базара, жена привела с собой девчонку лет одиннадцати, такую же уродливую, наглую и худую, как она сама, и, радостно улыбаясь, заявила:

— Будет нашей приемной дочкой. Чья она, я не знаю, да и сама она не знает, говорит, потерялась еще совсем маленькой. Приемная мать так ее била, что она убежала и несколько дней бродила по дорогам. И вот иду я с базара, а она ко мне, обняла, плачет и не отстает.

Дык не поверил жене, но, чтобы не ссориться с ней, согласился взять девочку. С тех пор жизнь пошла совсем невыносимая. Жена баловала и лелеяла девочку, не давала Дыку пальцем ее тронуть и, чуть что, поднимала крик.

Она и прежде была груба с мужем, но теперь это перешло уже всякие границы. Поминутно лицо ее менялось, а глаза порой становились такими злыми, что дрожь пробирала. Однажды ночью Дык проснулся и увидел, что она сидит рядом и пристально на него смотрит. Волосы ее были распущены, глаза в темноте зловеще сверкали. Дык похолодел от страха, замер, боясь пошевельнуться, и даже зажмурился. Но жена как ни в чем не бывало улеглась рядом. Догадалась ли она, что муж не спит?

Может, она и не человек вовсе, а нечистая сила, посланная ему в наказание? Дык стал ее бояться. Да и не мудрено: в таком глухом месте, как их деревня, каждый человек чего-то боится. Вокруг тихо и пустынно. Бамбуковая роща, дремучая как лес, по вечерам таинственно шумит, сады похожи на кладбище. А их в деревне много, что ни дом — то сад, поэтому от жилья до жилья бог знает сколько идти надо. Вот и домик тетушки Тхить, крытый соломой, стоял одиноко в саду, где густо росли бананы. Недалеко от дома — часовня, но служба там шла всего две недели в году, а остальное время царила мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая угрожающим треском рассохшегося дерева. Кто долго жил в глухом, безлюдном месте, знает, что стропила и балки часто ни с того ни с сего начинают скрипеть — словно стонут от горькой обиды или под тяжестью, которая давит на их старые плечи.

После цветущего, солнечного юга родная деревня показалась Дыку особенно мрачной и угрюмой. И зачем только он вернулся сюда? Там он страха не знал. И хотя видел множество смертей, с нечистой силой ему не приходилось встречаться. Да и люди там смелее, не то что здесь. Им все нипочем — не верят ни в грех, ни в счастье. Со всех концов издавна тянулись на юг отверженные, и немало было среди них людей отчаянных, но никакого вреда они Дыку не причинили. Уехать бы туда, где побольше народу, ну хотя бы на шахты. Там он и счастье свое найдет, и с любой нечистью справится. Сидя дома, не станешь храбрым, это он понял, поездив по свету. И еще понял: хочешь жить — борись, не жалея крови. А в деревне какая жизнь! Тут в тряпку превратишься.

Такие мысли часто приходили Дыку в голову, и однажды, когда жены не было дома, он сказал тетушке: «Я и не знал, что она такая. Увез ее в деревню, думал, человеком станет, а она за старое. И меня в грех ввела. Отвезу-ка я ее обратно. Там у меня с ней разговор короткий. А то, чего доброго, подумает, что я ее боюсь».

Тетушка Тхить ничего не ответила, лишь вздохнула. Она решила не вмешиваться в их дела.

Тут в дом влетела невестка.

— Бандитское отродье! Чертов Громобой!

Дык заскрежетал зубами. Он терпеть не мог, когда вспоминали его родителей. Тварь такая! Дык грозно нахмурился, ноздри его раздувались от гнева. Он был страшен. Пусть еще что-нибудь скажет! Пусть только попробует! Он убьет ее, разорвет на клочки! Попадись ему под руку нож, он зарежет эту гадюку.

Но жена села на землю, закрыла лицо руками и стала плакать.

— Господи! За что ты покарал меня! Я все бросила, пошла за ним, а он издевается. Человека из-за него убила, а теперь он меня порешить хочет!