Нам Као - Избранное

Дык засмеялся.

— Женюсь — хорошо, а нет — свиней продать можно. Деньги всегда нужны.

— Да разве я говорю, не женись! Я ведь совсем плоха стала, а будет у тебя жена и дети, хоть умру спокойно. Есть у тебя кто-нибудь на примете?

Дык захихикал, но ничего не сказал, хотя Ни в то время уже целиком завладела его сердцем и он никогда не упускал случая встретиться с нею и поболтать.

Все шло хорошо, пока никто ничего не подозревал. Но как только слух об этом прошел по деревне, поднялся невообразимый шум, хотя сначала никто не верил. Последним узнал эту новость приемный отец Ни, мелкий чиновник, господин Хоа. Обычно о делах своей семьи люди чаще всего узнают от посторонних. Это-то и хорошо, иначе людские рты были бы заняты всегда только двумя делами: едой и питьем.

Когда-то господин Хоа служил капралом и в память о прошлом завел у себя в доме солдатские порядки. Когда один из деревенских сплетников рассказал ему про Ни и Дыка, он, хлопнув себя по лбу, воскликнул: «Бон!» [12] Хорошо! (искаж. фр. ).

Это означало, что Хоа все понял. Побагровев от злости, он нетвердыми шагами вошел в дом, швырнул шляпу на кровать и в раздумье почесал затылок. Потом, словно его током ударило, заорал:

— Ни, ты где?

— Здесь, — послышался голос из кухни.

Ни шла, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. С чего это он разорался? Посуды она не била, мебель всю протерла, в доме подмела. Но не успела Ни войти, как приемный отец стал хлестать ее по щекам, да с такой силой, что она закачалась из стороны в сторону. Ударит и выругается:

— Скотина! — Еще ударит и еще выругается: — Дрянь!

И ни разу не сбился, словно телеграмму выстукивал. Девушка молча терпела. Она хорошо знала характер своего приемного отца: будешь кричать, он еще больше обозлится. Наконец у господина Хоа устала рука, и он остановился. Хорошо, что Ни была такой здоровой, а то бы у нее наверняка пошла кровь из носа. Щеки ее были разукрашены багровыми полосами. Она дрожала и беззвучно плакала. Хоа опустился на стул, одну руку положил на стол, другой ухватился за подбородок и грозно спросил:

— Ты понимаешь, что ты натворила?

Ни молчала.

— Ах, не понимаешь?! Тогда слушай, я зря не бью. Ты, оказывается, испорченная девчонка. Кто тебе позволил так вести себя? Отвечай!

Понизив голос, он пересказал все, о чем только что услышал. Девушка по-прежнему была нема как рыба. Она не чувствовала себя виноватой, но по опыту знала, что лучше не перечить. Пусть уж сразу накажут. К чему выказывать свою обиду? Между тем Хоа едва сдерживал ярость: надо было как следует избить эту девчонку.

— Ты грязная тварь! — кричал он. — Жила бы у себя дома, делала бы что хотела. Но в моем доме я такого не потерплю. Ты опозорила меня перед людьми. Бесстыжая! Так-то ты мне платишь за мою доброту! — Помолчав немного, он спросил: — Может, ответишь мне, почему ты такая дрянь?

Ни молчала.

В этот момент вернулась хозяйка.

— Что случилось?

Муж грубо выругался:

— Ничего особенного! Просто эта красотка стала шлюхой!

Хозяйка вытаращила глаза, словно увидела привидение.

— Кошмар! Дорогой, расскажи все по порядку.

Слово «дорогой» хозяйка переняла у горожан, поселившихся в их деревне, и теперь она только так и называла мужа.

— Какой ужас! Какая распущенность! — запричитала она.

Вопли «матушки» и ее скривившаяся, выражавшая полное презрение физиономия с вытянутыми трубочкой губами переполнили чашу терпения Ни. Девушка заплакала в голос и закричала так громко, словно хотела, чтобы все ее слышали:

— Я думала… Я думала, все так…

Хозяйка даже подскочила. Она набросилась на бедную девушку, схватила ее за волосы, тыча пальцем в глаза. Она ругала Ни, била ее по щекам и визжала так, будто ее самое били. Хозяин заскрежетал зубами.

— Хватит! Замолчи, а то соседи сбегутся!

Он прилег на постель и закашлялся, как будто захлебнулся душившей его злостью. Хозяйка терпеть не могла, когда муж кашлял, но сейчас решила промолчать. А то совсем рассвирепеет, попробуй тогда уйми его.

— Ты мне больше не нужна! Сегодня же убирайся! — тяжело дыша, крикнула она Ни.

Ни давно хотела уйти, но решила подождать, пока выйдет замуж. Терпела же она без малого десять лет, еще два-три года потерпит. Ведь уйдешь — разговоров не оберешься. Но теперь ждать больше нечего. Ни убежала на кухню, забилась в угол и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.

Хозяйка покосилась на мужа и, увидев, что он все еще зол, прошипела: