Нгуен Хонг - Избранное

— Ты… вы решили бросить меня? — Бинь побледнела.

— Да, вы сами хотите этого!

— Боже мой!

— Мошна моя! — передразнил Нам.

Слезы жены еще сильнее разозлили Нама. Его лицо исказилось от ярости, он схватил сундучок, стоявший за спиной Бинь, и с грохотом бросил его на середину комнаты. Он вытаскивал платья Бинь и швырял их по очереди на стол, бормоча невнятно о том, что было связано в памяти его с каждой из этих вещей. Платье из французского крепа цвета кофе с молоком он купил ей в день свадьбы. Штаны из плотного шелка и платье из легкого газа Бинь отдавала в заклад перед родами, эти японские сандалеты и пара розовых носков были куплены в канун рождества…

Бинь никак не могла прийти в себя. А Нам уже побросал вещи в большую корзину, прикрыл ее круглой плетенкой и пнул с такой силой, что она долетела до самой двери. Презрительно скривив губы, он махнул рукой:

— А теперь идите! Не желаю вас больше видеть.

Бинь была в отчаянии, голос ее дрожал:

— Милый! Нам, дорогой!

— Уходите сейчас же!

— Я тебя умоляю!

— Убирайтесь!

Голос у Нама был жесткий, взгляд горел ненавистью. Бинь тряслась всем телом, мрак застилал ей глаза. Она встала, но ноги не слушались ее, и ей пришлось опереться руками на спинку кровати. Нам оторвал ее пальцы и поволок Бинь к дверям:

— Уберешься ты или нет? Проваливай, стерва!..

Бинь пыталась ухватиться за что-нибудь, она вцепилась в рубашку Нама, но он с силой оттолкнул ее.

Она больше не сопротивлялась. На пепельно-бледном лице ее выступил лихорадочный румянец. Стиснув зубы, она подняла на Нама мокрые от слез глаза и, пошатываясь, вышла из дому.

Вот уже две недели, как Бинь вернулась в Намдинь. И не было дня, чтобы она не тосковала о прошлом. Любовь к Наму из Сайгона все еще владела ее душой. Прохладные и ласковые дни осени напоминали ей о том времени, когда они с Намом были счастливы. Как он, должно быть, одинок сейчас!..

Бинь сидела на краю дамбы, насыпанной по берегу реки, такой прозрачной и быстрой, вовсе не похожей на ту, мутную и вроде бы неподвижную, что протекает через Хайфон от железнодорожного моста до пристани Шести складов. Где-то там, вдали, на другой стороне реки, виднелись соломенные крыши маленьких хижин, казавшиеся отсюда серыми пятнами среди ярко-зеленых бамбуковых зарослей; они вызывали в ее памяти образы далекого прошлого, когда она жила еще в родной деревушке. Перед глазами проплывали лица отца и матери, довольных и веселых, худого изможденного Куна, ее несчастного покинутого малыша и его приемной матери. Кто знает: жив ли он еще?

Вдруг в ее сознании резко, как удар колокола, прозвучали слова: «Итак, ты никогда не возвратишься домой, никогда не вернешься к Наму?..» Бинь задумалась, потом стиснула зубы и покачала головой: «Нет! Ни за что!»

Она зарабатывала на жизнь, перетаскивая тяжести в двух больших, привешенных к коромыслу корзинах. И труд этот доставлял ей радость.

Налетевший ветер взволновал речную гладь и принес откуда-то из садов аромат цветущих лилий. Запах лилий нарушил спокойствие Бинь, и она вспомнила вчерашний вечер…

Бинь стояла на коленях у кирпичного подножья алтаря, вделанного в нишу массивной стены. Алтарь был озарен неясным светом голубоватой лампы и последними лучами заходящего солнца, пробивавшимися сквозь фиолетовые стекла церковных окон. Бинь шептала слова покаянной молитвы, которую старый священник велел ей прочесть как можно проникновеннее, постигая всем сердцем ее скрытую суть. Потом Бинь начала читать молитву, обращенную к царице небесной. Деву Марию Бинь почитала более других, и все славословия молитвы казались Бинь недостаточными для ее восхваления: «Матерь пресвятая, ниспошли нам радость… Здесь, в юдоли скорби и слез, взываем мы к тебе ежечасно… О царица небесная, узри мучения наши и сжалься над нами… О ты, кроткая, милосердная… пресвятая дева Мария…»

Бинь взволновали не только слова молитвы, ее растрогали поучения старого священника, многословные и такие мудрые. Она заплакала и искренне обещала:

— О святой отец, я согласна с каждым вашим словом, я надеюсь праведной жизнью и покаянием искупить свои грехи.

Когда Бинь умолкла, священник обратился к ней со словами утешения:

— Вот видишь, теперь и душа твоя, и тело испытывают облегчение, не так ли? И ты теперь не изнемогаешь под бременем скорбей и печалей, как прежде, когда ты, погрязши в грехах, утратив чистоту души своей, не ведала слова божьего и благодати. Ты должна помнить: ежели жить хочешь в покое, ежели обрести хочешь любящих родителей своих и встретить дитя свое, то обязана блюсти в чистоте душу свою, дорожить ею превыше тела своего. И когда ты будешь блюсти чистоту души своей, тогда снизойдет на тебя благодать господа нашего.