Нгуен Хонг - Избранное

Нам уже не мог сдержать себя. Он орал все громче и громче. Бинь не наколола бумажник у того матроса, — значит, все ясно: она больше не любит Нама из Сайгона и, стало быть, все, что нашептывал про нее Ба Бай, — правда. А что? Очень даже просто: Бинь спуталась с Ты Лап Лы, она любит его. Если нет, разве стала б она, наплевав на людскую молву, помогать Ты, ублажать его даже теперь, когда муж ее сам сидит на мели.

— А ведь сколько трепалась про любовь и преданность до гроба! — язвительно захохотал Нам.

— Да, я не люблю тебя! — Бинь не могла больше молчать. — Да, я лживая и неблагодарная и потому вот уже три года живу с тобой, терплю все, что посылает мне злая моя судьба, и не имею даже ребенка.

Слова Бинь уязвили Нама в самое сердце. Его начала бить дрожь. О, как он презирал этих публичных девок, продажных и подлых: для них, пока ты богат, пока полны карманы, ты — муж…

— Теперь я тебя раскусил. Когда у меня дела шли как надо, когда я был набит деньгами и мне ничего не стоило выбросить несколько сотен, чтоб порвать к чертям твой билет, выкупить тебя, лечить и ухаживать за тобой почище, чем за родной матерью, я был хорош. А теперь каждый может плевать мне в лицо…

Бинь, оцепенев, молча слушала его брань. Перед глазами ее вставали позорные картины прошлого, дрожавшие в мутных лучах старой лампы из заведения Таи Ше Кау. Сердце ее сжималось от боли, когда она вспоминала любовь и нежную заботу Нама.

— О чем это вы задумались, сестра Восьмая Бинь? Ах нет, простите, мадам Восьмая Бинь! Небось, проклинаете меня в душе?

Бинь подняла мокрые от слез глаза и, не в силах вымолвить ни слова, взглянула на Нама, усевшегося на край стола. Она было хотела все объяснить ему, но он снова заорал:

— О уважаемая Восьмая Бинь! Вы опять плачете! Ох, пугаюсь я, когда вижу слезы у таких, как вы! Вы ведь пускаете их в ход, чтоб прикрыть ваши гнусные номера. Раньше, когда вы были в доме матушки Таи, я такого свалял дурака, я влюбился в вас без памяти, дал себя обвести вокруг пальца! Но теперь уж вам не обмануть Нама из Сайгона! Да, больше он не поверит вашим слезам.

Сквозь стиснутые зубы Нам словно выплевывал слова, полные злобы и презрения. И каждое его слово как острый нож вонзалось в сердце Бинь. Какая нестерпимая боль! Утирая слезы, Бинь старалась остановить его:

— Нам, дорогой! Как ты можешь так думать? Да разве я когда-нибудь обманывала тебя? Разве я хоть раз причинила тебе зло! Просто я увидела, как много ты проиграл, а ведь деньги достались нам с таким трудом, и поэтому совсем растерялась. Я думала, ты меня пожалеешь, а ты набросился на меня с проклятиями. За что? Видит бог, я не виновата.

— Бог? Какой бог? — побагровев от злобы, заорал Нам. — Где твой бог? Есть только деньги и красивые парни, они почище всякого бога!

Он замолчал, потом соскочил со стола и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по комнате. Бинь горько рыдала.

Воздух свинцовой тяжестью давил на плечи, казалось, кто-то плеснул водой в печь с раскаленными углями. Нам размахивал руками, глубоко и часто дышал, словно хотел выдохнуть сжигавший его жар, но возбуждение, охватившее его, не проходило. Он обвел глазами две тесные комнаты с разбросанными в беспорядке вещами и еще яснее ощутил, как плохи его дела.

Блестевший полировкой умывальник был продан, его место занял колченогий табурет со старым тазом, на котором давно растрескался лак. Нам продал и шкаф, одежда висела теперь на простых деревянных вешалках. Картины и фотографии тоже исчезли. Знаменитый портрет Нама из Сайгона висел в дешевой деревянной раме, покрытый пылью и плесенью.

Да, золотые дни миновали, от них не осталось и следа, и, вспоминая прошлое, Нам чувствовал, как в сердце закрадывается тоска, леденящее чувство безнадежности.

— А, к черту!.. — злобно сплюнул Нам. — Пропади оно все пропадом, все, что я истратил, все, что сделал для вас… Хочу жить один, а вы ищите себе другого… Если я снова свяжусь с вами, то рано или поздно загремлю на каторгу. А уж если меня из-за вас попрут ловить тигров в Хазианге или удить рыбку на Пулокондоре, вся братва плюнет мне в морду, да и вам не поздоровится. Так что шагайте своей дорогой. Торгуйте себе на базаре, выходите замуж хоть за короля или за мандарина, мне начхать. Я вор, я убийца, меня, может быть, завтра острижет гильотина, но вас это пусть не волнует. — Нам показал на сундучок, стоявший у кровати: — Пошарьте, не найдется ли там вашего барахла. Тащите все и убирайтесь! Чем скорее, тем лучше!