Нгуен Хонг - Избранное

Подождав, пока Ба Бай накурится, Тин Хиек уговорил Шесть Черпаков набить и ему трубочку — он, видите ли, желает порадовать братву одной занятной историей. Вот что он рассказал.

Позавчера вечером, часов в десять, один из мелких чертей донес ему, что с хонгайского поезда сошла шикарная дама в шелковых штанах и платье из французского крепа. На мальце — она тащила его за собой — была голубая бархатная курточка, штаны из розового шелка, золотой обруч на шее и серебряный браслет на руке. Мелкий черт не упускал ее из виду, но никак не мог подканать поближе: эта стерва зырила по сторонам почище легавого. Он еще похвалился, сейчас, мол, она ходит и разыскивает чей-то дом на улице Райских кущ, а в поясе у нее что-то заныкано, явно — бумажные деньги.

Тин Хиек тут же побежал в Райские кущи и скоро догнал ту бабу. Опустился туман, сгущались сумерки. Тин не видел даже ее лица. Но когда на нее упал свет электрического фонаря, он разглядел большие глаза женщины и блестящие золотые серьги. Вокруг не было ни души. Только в конце улицы торчала коляска рикши, но потом и он смотался. Тин Хиек быстро вытащил нож, бросился на ту бабу, схватил ее за горло и повалил на землю. Мелкий черт, шагавший следом за ним, подхватил мальца и побежал к пруду. Она не успела даже пикнуть. Тин срезал кошель с ее пояса, нащупал серьги и выдрал их из ушей. Сунув деньги и сережки в карман, он быстро обшарил ее, потом крепко стянул ей поясом руки и ноги, заткнул рот платком и мигом оттащил в сад…

Когда он дошел до этого места, все наперебой закричали:

— Вот это да, здорово пофартило!

— Сколько кругленьких?

Хиек передернул плечами, криво усмехнулся и вытащил из кармана двенадцать бумажек по одному пиастру и десять бумажек по пять. Обведя всех взглядом, он с важностью сказал:

— Для начала я подношу ди́кон Наму и каждому дарю по пе́туху [9] Ди́кон — на воровском жаргоне — десятка; пе́тух — пятерка. .

Нам из Сайгона еле заметно улыбнулся.

— Ни к чему. Я сейчас при деньгах; оставь этот дикон себе на расходы.

Тин Хиек подумал минуту, потом встретился взглядом с выпученными глазами Нама и торопливо сказал:

— Да, я знаю, ты у нас всегда при деньгах, но я желаю тебя уважить. Лучше я добавлю еще три петуха, чтоб ты фартово гульнул.

Ты Лап Лы подобострастно выждал, пока Нам согласился уважить Тин Хиека, и, подмигнув, спросил:

— Ну, а где железки?

Тин Хиек засмеялся:

— Да, чуть не забыл: мой черт напоролся на четырех мужиков, перетрухал, бросил пацана и дал деру. Я с ним потом вернулся, так там набежало столько швали — прямо улица почернела, и легавые приперлись. Пришлось смыться.

Ба Бай нахмурил свои острые брови и быстро спросил:

— А что, та баба на морду ничего?

— Ну, ничего, а что бы ты сделал?

— Зря б не пропала!

Вся компания громко расхохоталась. Нам из Сайгона тоже улыбнулся; в душе он хвалил Хиека, который занялся делом лет на десять позже него, а уже так красиво работает…

Клубы опиумного дыма медленно расплывались по дому. Нам задумчиво следил за легкими ароматными кольцами, поднимавшимися к потолку. Сквозь трепетную пелену дыма ему казалось, будто изображенные на картинах полководцы и воины времен Троецарствия [10] Троецарствие — период китайской истории (220—280 гг.), названный по числу царств, образовавшихся после распада Ханьской империи. двигаются как живые.

Изображения голых женщин, висевшие по обе стороны шкафа, тоже словно начали оживать. Лезвия двух ножей над изголовьем задернутой пологом европейской кровати переливались и призрачно поблескивали. Нам думал о своих тридцати двух годах, об одинокой жизни без жены и детей, без сестер и братьев, без отца и матери. Он думал о бродячей судьбе своей, бросавшей его с места на место изо дня в день, из месяца в месяц…

Описание тридцати двух лет, прожитых Намом, составило объемистое дело в архиве полицейского управления. Чуть ли не полжизни Нам провел в тюрьмах, осужденный за грабежи. Семь лет просидел он в каторжной тюрьме на острове Пулокондор, два года — в центральной тюрьме Сайгона и в ханойской цитадели, более четырех лет в камерах для самых опасных преступников в тюрьмах Хайфона, Намдиня, Хайзыонга и Тхайбиня. Жизнь Нама из Сайгона прошла среди вечных опасностей, о которых лучше всяких слов говорили многочисленные шрамы на его лице, на теле и на руках.

Другой на его месте, наверно, давно бы уже погиб, но судьба, словно желая, чтоб Нам из Сайгона перенес все испытанья и бури, наделила его железным здоровьем, силой и небывалой смелостью…