Пио Бароха - Алая заря

— И все это делается во имя всеобщего блага, не так ли?

— Именно так, — ответил Хуан.

— И во имя права на жизнь тех, кому она дана, вы убиваете детей, стариков, женщин… но ведь они тоже имеют право на жизнь…

— Это необходимо, — мрачно сказал Хуан.

— Ах вот как! Необходимо!

— Да. Врач, иссекающий гангренозную ткань, захватывает и здоровое мясо.

— И это говоришь ты, противник всякого насилия? — воскликнул Мануэль. — Ты, для которого право человека на жизнь — превыше всего; и теперь ты, которому противно видеть, как тунеядец паразитирует за счет трудящегося человека, спокойно допускаешь, чтобы какая–то невинная душа жертвовала жизнью своей во имя благополучия грядущих поколений. Я прямо тебе скажу: это не только глупо, это чудовищно. И если бы мне сказали, что счастье всего человечества зависит от слез только одного–единственного ребенка, и если бы я имел право решать, то я не допустил бы этого, даже если бы весь мир просил меня об этом на коленях.

— Ты поступил бы хорошо, — сказал Хуан. — Дети, женщины, слабые — вот для кого мы работаем. Ради них нужно разрушить современное общество, основанное на несправедливости, ради них нужно беспощадно выжигать социальные язвы.

Для Хуана с его пылким темпераментом все пути все способы были хороши, лишь бы они привели к страстно ожидаемой революции. Это будет заря нового дня заря справедливости; вздох облегчения вырвется из груди народа, который всегда мучили, истязали, эксплуатировали, который низвели до состояния вьючного животного. Это будет кровавая заря, когда в огне пожарищ затрещит здание старого общества, основанного на невежестве и неравенстве, и от него не останется ни руин, ни пепла, а грядущие поколения будут с презрением вспоминать об омерзительной жизни нашего подлого времени.

В черной лаве проклятий и всеобщей ненависти задохнутся богатые; это будет справедливое возмездие правящим классам, превратившим государство ради спасения своих богатств, нажитых грабежами и насилием, в полицейскую машину, сделавшим из государства карательный орган, который пулями «успокаивает» голодных и обездоленных.

И та бо́льшая часть человечества, которая ныне корчится в адских муках нищеты, восстанет наконец, силой водрузит знамя справедливости, уничтожит самую возможность творить подлость и беззаконие. А для этого, для того чтобы поднять массы на восстание, хороши все средства: бомба, поджог, цареубийство…

Что можно было ответить на эти фанатичные заклинания? Что можно им противопоставить? И когда Хуан успокоился, Мануэль повел атаку с другого конца.

— Раз уж ты решился на такую огромную жертву, сказал он, — то по крайней мере неплохо бы узнать, не обманывают ли тебя. Твой Пассалаква действует по указке полиции.

— Ты думаешь?

— Я в этом уверен. Суди сам, кто же может свободно разъезжать с целым ворохом запрещенной литературы и держать при себе огромный нож, на рукоятке которого выписаны имена всех знаменитых анархистов?

— Я не вижу в этом ничего особенного.

— Допустим. Но я утверждаю, что Пассалаква служит в полиции, что ему было заранее известно про обыск у нас в доме, и если ты будешь так доверяться первому встречному, все твои жертвы во имя анархии будут напрасны, более того: ты только окажешь правительству великую услугу. Ведь ты раньше не знал Пассалакву, правда?

— Да, не знал.

— Откуда же он взялся?

— Примерно неделю тому назад я получил письмо от Пассалаквы из Барселоны. Он писал, что приезжает по важному делу, и спрашивал, нет ли у меня на примете надежного места, где можно укрыться. Я ответил ему утвердительно, и тогда он сообщил мне, что приедет в первых числах месяца и что он намеревается подложить бомбу на пути шествия короля и его свиты во время коронационных торжеств. Далее он сообщил, что я могу узнать его по следующим приметам: молодой, бритый, в берете, с желтым чемоданом в правой руке и черным зонтиком в левой. Встретив его, я должен был спросить: «Это поезд из Барселоны?», на что он мне ответит: «Не знаю, сеньор, я плохо понимаю по–испански». Так я и сделал: поехал на Южный вокзал и встретился с итальянцем. Мы взяли экипаж. Пассалаква рассказал о своем плане и упомянул, что везет в чемодане бомбу. Я хотел было отвезти его в ту гостиницу, где я прежде жил, но тогда он заявил: «У меня нет документов. Вряд ли меня туда пустят».

— Вот видишь? — вставил Мануэль. — Он непременно хотел попасть к тебе на квартиру.

— Я стал уверять, что его пустят в гостиницу, но он настаивал, что у меня ему будет лучше, безопаснее. Я не хотел впутывать вас в это дело, и все же пришлось привезти его сюда. Когда я ложился спать, я думал: «Если нагрянет полиция, он взорвет всех нас». Когда меня разбудили, я решил: «Все кончено». По правде сказать, я удивился, когда обнаружилось, что в чемодане ничего нет: ни бомбы, ни бумаг. Как вы узнали, что у нас будет обыск?