Их привели в гостиную, обставленную в том сомнительном стиле, который возник на радость столярам и снобам и получил наименование стиля модерн. Здесь в беспорядке стояли низкие кресла, некрашеные стулья с гнутыми ножками и две или три этажерки с безделушками. На стенах висело несколько английских гравюр в некрашеных деревянных рамах, изображавших женщин с тонкими талиями. Женщины держали в руках ирисы и смотрели с какой–то надменной тупостью.
Гости сели и стали ждать; вскоре к ним вышел хозяин дома и ласково всех приветствовал. Это был высокий бритый молодой человек в сюртуке, большом синем галстуке и светлом жилете с разводами.
— Пожалуйте в мой кабинет, — пригласил он. — Я представлю вам своих друзей.
Они прошли в другую, более просторную комнату; проделав в дверях серию китайских церемоний, хозяин представил анархистов каким–то молодым людям, среди которых был один военный.
Кабинет был большой, с высокими потолками; здесь висело несколько портретов, написанных маслом, а около двери, ведущей на балкон, стояли витрины с миниатюрами и всякими безделушками. В глубине комнаты горел камин.
— Располагайтесь поближе к огню, — сказал амфитрион.
Все расселись, и хозяин дома позвонил в колокольчик. Вошел слуга, придвинул маленький столик, уставленный чашками и вазочками с печеньем, и стал разливать чай и кофе.
Либертарий и Пратс насмешливо улыбались, особенно когда слуга обратился к ним:
— Что прикажете? Рому? Шартрезу?
— Нам все равно.
Потом слуга стал обносить гостей сигарами, и, пока гости курили, разговор шел о труппе испанского национального театра, об иностранных артистах, о Габриеле д'Аннунцио и еще о всякой всячине.
Когда разговор начал уже иссякать, хозяин придвинул поближе кресло и сказал:
— Давайте поговорим о нашем деле. Я хотел бы основать журнал принципиально нового и совершенно независимого характера, отражающий самые передовые тенденции в социологии, политике и искусстве. Поэтому я и позволил себе пригласить вас. По правде говоря, я являюсь анархистом философско–теоретического склада, если можно так выразиться. Я полагаю, что необходимо обновить самую атмосферу, в которой мы живем. Не правда ли?
При этом хозяин любезно осклабился. По всей видимости, сам он не был твердо убежден в необходимости каких бы то ни было обновлений.
— Я хотел бы знать, — продолжал он, — не могли бы мы прийти к некоторому соглашению в смысле общей работы; что касается материальной стороны, то я, взял бы это на себя.
— Мы анархисты, — сказал Либертарий, — и у каждого из нас есть свои особые, личные мнения; но мы, четверо, и наши друзья готовы оказать посильную помощь и словом и делом такому органу, который повел бы борьбу с современным общественным строем.
Хуан, Пратс и Мануэль выразили полное согласие со своим товарищем.
— Все это очень туманно, — сказал несколько недовольным тоном выутюженный и напомаженный пшют, манерно растягивая слова.
— Туманно? Не вижу ничего туманного, — отрезал Либертарий. — Мы с удовольствием примем участие во всех начинаниях, имеющих целью подорвать престиж государства, церкви и армии. Мы анархисты.
— Хотелось бы знать, какую форму анархизма вы исповедуете, — сказал фатоватый молодой человек и; обращаясь к хозяину, добавил: — Ибо есть анархизм чисто умозрительного свойства, есть анархия, опираюаяся на научную формулу социализма в крайнем его проявлении, и есть, наконец, анархизм чувства, в основе которого лежит дикий, низменный инстинкт первобытного человека.
— Мы как раз и являемся носителями этого варварского и дикого инстинкта, — сказал Либертарий.
— Инстинкта грубого разрушения?
— Именно: инстинкта грубого разрушения. Я согласен с этими господами, — вмешался бородатый молодой человек в очках с сосредоточенным выражением лица и медовым голосом. — Полагаю, что многое нужно разрушить, что следует отбросить готовые формулы, подвергнуть критике самые основы существующих догм.
— Нужно не разрушать, а созидать, — прервал его франтоватый молодой человек, делая при этом презрительный жест.
— Но ведь вы считаете, что у нынешнего общества нет достаточной силы сцепления, чтобы сопротивляться воздействию всяких идей, в том числе и самых нежелательных.
— Об этом можно спорить.
— Чего же тут спорить? — возразил молодой человек с бородкой. — Вы так считаете, а я убежден в противном.
— Но чего же вы, в конце концов, хотите? Философской революции?
Читать дальше