Пио Бароха - Алая заря

— Все революции — философские. Сначала меняются идеи, потом обычаи, и наконец появляются законы, которые их закрепляют.

— Идеи уже изменились, — возразил молодой франт.

— Извините. Я придерживаюсь другого мнения. Думаю, что во всей Испании мы не найдем ни одного настоящего либерала.

— Это явное преувеличение! В таком случае как же вы надеетесь осуществить желаемые перемены?

— Они происходят без участия сознания и совершаются только благодаря чувству непочтительности, развитому в низших слоях общества по отношению ко всякому авторитету, а также в результате отсутствия убежденности у представителей высших классов. Так происходит раскол общества и в конечном счете полный распад. Никто не верит в свое назначение: ни судья, который выносит приговоры, ни священник, который служит мессу, ни даже, с вашего позволения, — обратился он к офицеру, — военный, который убивает на войне.

— Для меня, например, — прервал его офицер, есть разница между военным и воином: один участвует в парадах, другой — в битвах.

— Я верю, что общество эксплуататоров, попов, солдат и чиновников не может долго существовать, продолжал бородатый молодой человек.

— Как сказать!

— Таково мое мнение, — заключил он и стал очень сосредоточенно разглядывать огонь в камине.

— Я — сказал офицер, обращаясь к Хуану, — нахожу ваши идеи весьма симпатичными и жду только момента, когда общество наступит мне на хвост, и тогда, я ногтями вцеплюсь ему в горло. Правда, одно мне не нравится — ваше стремление подавить в человеке инстинкт воина.

— Это не совсем так, — возразил Хуан. — Мы хотим лишь направить этот инстинкт на более благородные цели, чем бессмысленное истребление друг друга.

— Мне только одно хотелось бы знать, — вмешался молодой социолог, — кто будет осуществлять революцию?

— Вы спрашиваете, кто? — отозвался Либертарий. — Нищие голодранцы, те, кому плохо живется. Если бы к тому же в Испании нашелся десяток людей, наделенных инициативой и талантом, у нас уже была бы революция!

— Может быть, вам покажется абсурдным то, что я сейчас скажу, — воскликнул офицер, — но я считаю, что социальную революцию должна осуществить армия.

И офицер стал излагать свой план. Это был смуглый, сухощавый человек с орлиным профилем, отличавшийся весьма пылким темпераментом. Странные идеи и проекты проносились в его мозгу словно ракеты, не оставляя за собой ничего, кроме полоски легкого дыма. Он хотел, чтобы социальную революцию совершило войско, объявив войну капиталистам; он хотел чтобы войско же занялось устройством общественно–полезных дел, вроде проведения канализации, строительства шоссейных и железных дорог, разбивки зелены насаждений. А когда все это будет исполнено, испанскую армию следует распустить за ненадобностью. Его привлекал наполеоновский план создания федерации европейских государств не то с цезаристской не то с анархистской формой правления.

Молодой франт считал идеи капитана нелепыми. Этот молодой франт и социолог пописывал в газетах и журналах и называл себя интеллектуальным анархистом. Он ни к кому и ни к чему не испытывал симпатии. Главным для него было научное обсуждение возможностей реализации доктрины. Его идеалом являлось общество, разбитое на категории: вверху — новоявленные волшебники — социологи, диктующие и строящие планы и проекты социальных реформ, внизу — трудящийся люд, осуществляющий эти планы и исполняющий приказания. Социализм и анархизм, как учения, предполагающие определенный настрой чувств, казались ему не заслуживающими внимания.

— Я принял бы вашу точку зрения, — сказал молодой социолог, — если бы речь шла только о научной стороне проблемы. Я принимаю анархизм как идею и отрицаю его как чувство, ибо именно чувственный импульс в анархизме рождает преступления и самые дикие поступки.

— Вы, социологи, ученые мужи, — язвительно проговорил молодой человек с бородой, — хотите разложить по полочкам идеи и разбить людей по категориям, подобно тому как естествоиспытатели классифицируют камни или бабочек. Умерло, к примеру, двести человек от голода. Ну, что же тут негодовать? Главное, выяснить, умерло ли в прошлом году больше людей или меньше.

— Что же, по–вашему, мы должны из–за этого плакать?

— Я этого не говорю. Я только хочу сказать, что все ваши расчеты и выкладки мало чего стоят. Вы говорите, что принимаете анархизм как идею и отрицаете его как чувство. Но в реальной жизни этого нет и никогда не будет. Среди тысяч анархистов, наших современников, едва ли наберется сотни две, обладающих достаточно ясным и полным представлением об анархистском учении. Остальные — это анархисты, по существу мало чем отличающиеся от прежних федералов, от прежних прогрессистов или от фанатичных монархистов прошлых эпох. Конечно, среди социологов может найтись и такой, который стал анархистом, будучи заворожен призраком научной идеи анархизма, но рабочий становится анархистом потому, что в настоящее время — это партия голодных и обездоленных, он заражается анархистскими чувствами потому, что бациллы анархизма носятся в воздухе.