Георгий Караславов - Избранное. Том второй

«Рабы! Сущие рабы! — гневно подумал Димитр. — Только один осмелился бежать. Остальные сбились в кучу, как ягнята…»

Властно приказав всем сесть, он подошел к Гочо и попросил закурить. Гочо протянул ему свой кисет. Димитр взял щепотку крупно нарезанного табака, свернул цигарку, высек огонь и с наслаждением втянул теплый, едкий дымок. Сверху, со стороны обоза ударов уже не слышалось. «Разделались», — подумал Димитр. Поднявшись на груду осыпавшейся под ногами речной гальки, он громко крикнул:

— Ни шагу отсюда до утра!

И махнул рукой брату.

Все колеса обоза были переломаны. Четверо заговорщиков топорами разбивали по одному переднему и одному заднему колесу. Сухие спицы ломались с треском. Куски ветхих ободьев валялись в дорожной пыли. Волы метались в упряжи, толкались в дышла и успокаивались, лишь когда удары по колесам удалялись от них.

— Все готово? — спросил Димитр, остановившись у головной подводы. И, увидев, что весь обоз выведен из строя, повелительно скомандовал: — А теперь назад!

Похолодало. В тот год зима нагрянула рано, со слякотью и метелями. Одни из турецких беженцев перебрались на постой в окрестные деревни, другие толпами повалили на юг, к Стамбулу. По пловдивскому шоссе по-прежнему тянулись обозы. Возчики оделись потеплее, закутались в толстые бурки, обмотали ноги длинными обмотками. В свое время нападение на обоз озадачило турецких правителей в Пловдиве, но теперь им было не до расследования подобных случаев. Урон был не ахти какой, и через день-два они набрали новые подводы в близлежащих деревнях.

После удачного нападения небольшой отряд Димитра скрывался в лесах предгорья и скитался там, пока не начались холодные дожди, Несколько дней они ютились в дуплах вековых дубов, пытались сделать хижину, решили было выкопать землянку и дожидаться освободителей, но потом, рассудив, что война в любой день может кончиться и незачем зря стараться, спустились к заброшенной водяной мельнице и там провели дней десять. А когда мороз сковал землю, они перебрались в Дервент, хотя все понимали, что оставаться в селе опасно. О них все еще шли разговоры и, кроме того, в селе обосновалось турецкое начальство. Каждый день через Дервент шли солдаты, башибузуки, встречались обозы, едущие в Пловдив и из Пловдива…

В ясный и холодный день ноября вернулся и Гатю, простуженный, хмурый и злой. Дервентцы, которых взяли в обоз после него, рассказали ему о горькой участи отца. Гатю злился не только на османов, которые свирепствовали, как бешеные собаки, но и на братьев, которые не захотели мирно отсидеться в селе. Он не раз ездил со своей подводой в Казанлык и Карлово, слышал грохот пушек на Шипке, видел виселицы и следы резни в болгарских деревнях, но когда увидал сгорбленную горем мать, задавленную нуждой жену, у него душа перевернулась. Одинокие и беспомощные женщины берегли для детей жалкие остатки пищи, а надвигалась тяжелая и страшная зима, и уже было видно, что семья останется без крошки хлеба в самую холодную пору. Дрова тоже были на исходе. За несколько недель нестарый еще человек поседел, щеки ввалились, глаза сверкали лихорадочным огнем. Он расспросил о братьях, узнал, где они, и однажды вечером повидался с ними. Встреча произошла у его тещи. Гатю собирался отчитать их за сумасбродство, которое навлекло беду не только на их дом, но и на другие семьи в Дервенте. Когда же он увидел их, обросших, увешанных оружием, в солдатской одежде с накинутыми на плечи тяжелыми бурками, что-то надломилось у него в душе и он расплакался. Это ведь были народные борцы, хранители болгарского духа, они помогали братушкам! И вместо того, чтобы рассердиться, он обещал им помочь, чем сможет. На прощанье Димитр спросил его, как в семье дела с мукой. Гатю пожал плечами.

— На день-два хватит, а дальше… не знаю, — уныло ответил он.

— А купить можно? Есть где купить? — Димитр озабоченно смотрел на него и терпеливо ждал ответа.

Гатю поднял брови.

— Можно, — сказал он после некоторого раздумья. — Только вот… очень подорожала…

— А денег небось нет?

— Нет.

Димитр расстегнул безрукавку, достал из-за пазухи длинный кошель, развязал его и кивнул Гочо:

— Доставай и ты свои гроши! — повелительно сказал он. — Как говорится, деньги держат про черный день. Вот и дождались черных дней, чернее не будет.

Он отсчитал горсть золотых и горсть серебряных монет разной стоимости и протянул брату.

— Купи муки и не медли, она еще больше вздорожает, — предупредил Димитр. — В эту зиму богачи выгребут денежки у бедноты… Здесь две с половиной тысячи грошей. На нас троих остается около пятисот. Вот и вся наша казна. Столько лет копили, от себя отрывали, все мастерскую собирались открывать. А сейчас главное смотри, чтоб дети не сидели голодные, когда же освободимся, тогда и подумаем, что дальше…