Георгий Караславов - Избранное. Том второй

До обеда гостей не было. Позвонили по телефону в город, но там ничего определенного сказать не могли. К полудню ряды по обе стороны дороги стали таять. Ослабев от ожидания и нервного напряжения, дед Фома тоже ушел домой. Он сказал Манолу, чтоб тот известил его, когда гости выступят из города.

Закусив дома и отдохнув, дед Фома не вытерпел и попозже пошел опять к арке на шоссе, где снова собрался народ. Но и на этот раз гости не прибыли. Стемнело. Зажгли фонари, зажгли и факелы, сделанные гимназистами. Больше тысячи мужчин и женщин, молодежи и детей ждали до полуночи и медленно разошлись. Оставили только сотню человек — дежурить.

Гости прибыли на другой день утром. За какие-нибудь считанные минуты площадь наполнилась народом. Запрян приветствовал гостей, молодые женщины поднесли им каравай с солью, один из советских офицеров ответил на приветствие. Могучее «ура!» сотрясло утреннюю тишину, прокатилось над селом и замерло далеко в поле. Дед Фома услыхал этот восторженный крик, но подумал, что провожают добровольцев на фронт. Поэтому он продолжал спокойно ждать, когда Манол сообщит ему о прибытии гостей. Он заметил, что мимо открытых ворот пробегают дети и взрослые, — но разве первый раз в эти дни бегут они так по улице?.. И дед Фома бродил по двору, как каждое утро, подбирал прутики, палочки, игрушки, раскиданные накануне ребятишками, натаскал щепок для очага, прибрал в хлеву у поросенка, накормил кур, осмотрел гнезда несушек.

Потом, чтоб не сидеть без дела, дед Фома решил истолочь две сморщенные тыквы для буйволицы. Сентябрьское солнце стояло уже довольно высоко и силилось припекать, когда Манол широко отворил ворота и ввел во двор какого-то маленького человечка в пилотке, в военной гимнастерке, военных брючках и сапожках. Дед Фома выпрямился и замигал. Зачем Манол ведет этого парнишку? Опять придумал какую-нибудь шутку, решил он. Но Манол кликнул издали жену, которая тотчас вышла на порог.

— Принимай гостя! — промолвил он как-то особенно — торжественно и многозначительно.

Манолица устремила взгляд на паренька, который важно шагал, окидывая двор и дом еще более важным взглядом.

Приблизившись к деду Фоме на два-три шага, Манол взял мальчика за руку, ласково улыбнулся ему и показал взглядом на старика.

— Коля, — сказал он на ломаном русско-болгарском языке, — это мой отец. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году, в русско-турецкую войну, он встречал русских солдат.

Паренек по-военному щелкнул каблуками и, серьезно и ловко, по всем воинским правилам, отдал честь.

— Вот тебе русский солдат, папаша, — сказал Манол, и хитрая улыбка пробежала по его губам, а в глазах вспыхнули лукавые огоньки. — Я привел его, чтоб вы познакомились.

И он указал на мальчика.

Коля опять щелкнул каблуками и, еще раз отдав честь, протянул руку.

— Здравствуй, дедушка! — сказал он.

Да, это русский язык, старик хорошо его помнил. Но он глядел на мальчика подозрительно, зная, что Манол любитель всяких проделок. Смерив взглядом обряженного в солдатскую форму паренька, старик отступил на шаг.

— Это не русский солдат, — решительно объявил он.

Манол прыснул со смеху.

Колина рука повисла в воздухе.

— Русские солдаты высокие, — убежденно прибавил дед Фома.

Коля, сконфуженный пренебрежительным отношением старика, не сразу уловил смысл его слов. И вдруг выпятил грудь.

— Как? — строго спросил он. — Я — не русский солдат?

— Нет! — подтвердил с вызовом старик.

Коля рассердился не на шутку. Он быстро, четко, ясно объяснил, что принимал участие в Ясско-Кишиневской операции, перешел с первыми советскими частями Дунай, был в Тульче, в Варне и в Шумене, разоружал пленных фрицев и теперь направляется прямо в Берлин.

Манол знал, что шутка над дедом Фомой удастся, но не ожидал, что недоверие старика так жестоко обидит Колю. Он поспешил уладить недоразумение.

— Коля из Одессы, — сказал он отцу. — Родители его погибли в борьбе с гитлеровцами. Сестра была партизанкой, но о ней тоже нет известий. Коля вступил в армию, когда советские войска освободили Одессу. И хоть ему всего двенадцать лет, он настоящий советский солдат. — Манол положил руку на плечо пареньку и, ласково наклонившись к нему, прибавил: — Теперь дедушка верит, что ты настоящий советский солдат.

— Так бы сразу и сказал, — промолвил старик, прослезившись, взял голову паренька в обе руки и горячо поцеловал его в лобик под пятиконечной звездой, блестевшей посередине его пилотки. Коля приник к старику, нашел его дрожащую сморщенную руку и сжал ее в своей детской горсти.